– Вы преувеличиваете, Константин Валентинович, никакой катастрофы нет.

– Позвольте, княжна, я закурю?

Прилуков сел к столу, достал портсигар, щелкнул зажигалкой.

Помолчали.

– Вы на грани провала. Один из Ваших друзей погиб, второй в ЧК.

– Они ничего не скажет.

– Не уверен. Он слишком молод и неопытен, слишком слаб. Для того, чтобы найти ценности, Вы должны были легализоваться и осесть в Москве, устроиться на работу.

– Пойти пишбарышней к большевикам?

– Да, княжна. А вместо этого Вы придумали историю с французской бандой. Зачем?

– Мы думали отвести от нас внимание чекистов.

– Господи, если Вы шли на такое дело, неужели нельзя было найти опытных, битых, стреляных людей. Профессионалов, бывших контрразведчиков.

– Я хотела сама искупить вину своей семьи, и со мной пошли пятеро честных людей.

– Пятеро влюбленных.

– Пусть так. Но помысли их были чисты.

– Особенно когда они раздевали людей на улицах, – зло усмехнулся Прилуков. – Вы уходите со мной?

– Нет.

– Хорошо. Тогда напишите мне письмо, что Вы отказались от моих услуг и получили валюту. Я буду просить, княжна, Вашего разрешения пробыть здесь до утра, а то ночью трудно добираться до города.

Медвежатник Веденяпин и представитель исполкома осматривали механические мастерские.

Веденяпин ходил по маленькому цеху, внимательно рассматривал токарный станок, щупал пальцами пересохшие ремни трансмиссии, крутил ржавую ручку тесков.

– Ну что, Алексей Гаврилович, нравится мастерская? – спросил человек из исполкома.

– Нравится, даже очень.

– Тогда приступайте. Сколько рабочих мест району дадите?

Веденяпин задумался, начал загибать пальцы.

– Мне четыре квалифицированных слесарей нужно, одного подсобника. И того – пять мест.

– Наше условие – Вы должны взять одного ученика.

– Ну что ж, раз власть советская требует, мы, люди мастеровые, всегда пожалуйста.

– Хорошо иметь дело с сознательным товарищем, – он хлопнул Веденяпина по плечу, потом достал из своего необъятного портфеля папку с тесемочками. – Держите, здесь все документы: лицензия, договор аренды, квитанция об уплате аренды и налога. Ну что ж, товарищ владелец, оставайтесь на своем производстве, а я пойду, дел много.

– Да не владелец я, товарищ Гальперин, я мастер, так и напишите меня во всех документах.

– Вот это по-нашему, по-советски. Ну, бывайте.

Веденяпин остался один.

Он подошел к токарному станку, включил рубильник. Станок скрипнул, словно ахнул, захлопала провисшая трансмиссия, станок натужно заработал.

Веденяпин вырубил рубильник и пошел к выходу.

Он обошел мастерскую, поправил фанерку на окнах, похлопал по проржавевшей водосточной трубе, закурил и пошел к трамвайной остановке.

Внезапно обернулся и увидел дом под цинковой крышей, крашеные стены, стекло окон.

Видение вспыхнуло на секунду и погасло.

Веденяпин закурил и долго смотрел на здание мастерских.

Артанутов проснулся, когда часы в гостиной пробили два раза.

Сквозь задвинутые портьеры пробивался слабый свет зимнего дня.

Арнаутов сбросил одеяло, сел на диване.

Лохматый, небритый, нечесаный, в несвежем белье.

В квартире тихо. Жена в театре, сын в летной школе.

Он закурил, закашлялся и долго отплевывался прямо на ковер.

Потом натянул вытертый халат и пошел на кухню.

В прихожей проснулся звонок.

Арнаутов подошел к двери.

– Кто там?

– Павел Сергеевич, Вам письмо из Стокгольма.

– Из Стокгольма?

Арнаутов суетливо открыл дверь.

На пороге стоял Прилуков.

– Разрешите войти?

– Прошу, прошу. Я по-домашнему, только встал, всю ночь работал.

– Позвольте представиться, Миронов Андрей Ильич, из Наркомата торговли. Был в Европе по торговым делам Республики и в Стокгольм встретил Дмитрия Львовича Рубенштейна…

– Как он?

– Процветает. Вот, – Прилуков достал из кармана письмо, – это Вам.

Дрожащими руками Арнаутов вскрыл конверт, быстро прочитал письмо.

– Как же так, он просил передать «Сашеньку» при личной встрече.

– Как я понял, обстоятельства изменились.

– Но я собирался…

– Купюра нужна срочно, завтра выезжаю в Стокгольм и передам ее владельцу.