— Мы его повалим, ухватим за пятки, мы вырвем ему его долгие руки, этому бессердечному бешеному тирану! Двух прелестнейших дам он ввергнул в горе. Пусть же он сам испытает горе!

Так говорил Сен-Поль, уверенный в себе.

Все это время королева жила в Кагоре в обители белых монахинь, и, вероятно, чувствовала себя счастливее, чем когда-либо. Граф Джон уведомлял её обо всех обидах Ричарда. Можете мне поверить на слово, Сен-Поль до того ревностно отстаивал её, что было бы почти оскорблением для него, если б она оттолкнула его помощь. Но она испытывала чистую радость самоотвержения и не хотела ничего слышать против короля Ричарда, даже когда ей сообщили (и с вескими доказательствами), что он ведёт в Риме переговоры, она ни словом не обмолвилась своим друзьям. В душе она любовалась собой, начиная находить отраду в своих муках, как большинство женщин.

— Пусть он меня не хочет! Пусть хоть трижды отречется от меня, как отреклись от Тебя, Иисусе Боже мой сладчайший! — возносила она мольбы свои Распятию на стене. — Хоть Тебя так отвергли. Ты не перестал любить. В Тебе, думается мне, женщина пересилила мужчину.

Ей доставляло острое наслаждение чувствовать каждый новый удар, который ножом резал её трепетное сердечко. Раз или даже два она писала принцессе Элоизе французской, которая жила в Фонтевро, во владениях короля Ричарда:

«Любезная принцесса! Все стараются восстановить господина и повелителя против меня. Если вам случится увидеть его, пожалуйста, скажите от меня, что я не поверю ничему, что слышу про него, покуда не услышу хоть слово из его собственных преславных уст».

Но Элоиза, застывшая в своей келье, не делала шагу, чтобы добиться свидания с королем английским.

— Ну и пусть себе страдает: ведь страдаю же я! — промолвила она. А затем, в своей странной ревности к страданиям, не желая, чтобы за Беранжерой оставалась заслуга мучиться сильнее её, дочери Франции, она поспешила послать успокоительный ответ в Кагор. Тем не менее, Беранжера всласть упивалась своим страданьем. Сен-Поль посылал ей письма, полные любви и преданности, восторженные письма с воинственным настроением против нанесенных ей обид. Но она неизменно отвечала:

— Граф Сен-Поль! Вы оскорбляете меня, ища возможности отомстить за собственные обиды. Я не допускаю никаких возражений против короля и господина моего. Многие питают к нему ненависть, но я люблю его. Моё желание — поступить кротко. И вам тоже очень пристала бы кротость.

Но Сен-Поль не мог думать иначе.

Наконец прошел слух, что король Ричард сам своей особой ведёт на юг большое войско, чтоб овладеть сокровищем Шалюза. Известие оказалось верно. Ричард не только с упорством нервнобольного настаивал на приобретении этого злополучного золотого кесаря, но даже своим ясным политическим взглядом провидел возможность кстати покорить всю Аквитанию.

— На это мне любая палка пригодится, хоть тот же Адемар Лиможский! — проговорил он, не подозревая, что к этому делу руку приложил и Сен-Поль.

Он приказал Меркаде созвать всех своих рыцарей, а рыцарям — собрать их отряды.

Однако, прежде чем выступить в поход, Ричард отправил двух гонцов — одного в Рим, другого на Дальний Восток. Затем только начал он с большим рвением готовиться к отъезду.

Жанна прозванная Гульзариной, Золотой Розой, родила Старцу из Муссы троих детей. Она кормила грудью третьего и учила старшего, Фулька Анжуйского, Символу Веры или тому, что сама ещё помнила из него, когда к Старцу явился гонец из Тортозы с письмом, на котором красовались три леопарда Англии.

На запечатанном письме была такая надпись: «Превысокой и прелюбезной госпоже моей, Жанне, графине Анжуйской, от короля Ричарда. Торопить гонцов!»

Это письмо принесли и подали Старцу, сидевшему в белой зале посреди своих немых.

— Полнота Света! — промолвил визирь, совершив падение ниц. — Вот письмо от Мелека-Ричарда с его печатью для её величества Золотой Розы.

— Подай его мне, визирь! — проговорил Старец и, сломав печать, прочел:

«Госпожа, дорогая сердцу моему! Скоро, очень скоро освобожусь я от своих безнадежных сетей; тогда и вы будете свободны от своих. Крепитесь! Наконец-то, после пятилетних усилий, я к вам спешу! Ричард Анжуйский».

Старец из Муссы всё сидел, поглаживая свою красивую бороду, отослав своего визиря.

Он смотрел прямо перед собой в дальний конец залы. Ни единый звук не нарушал мертвенной тишины, среди которой он обдумывал вопросы жизни и смерти. Ассасины дремали, прислонясь спиной к стене, и мирно посапывали.

Как тонкий голосок, донесся к ним сквозь сон с далекой высоты призыв:

— Коджа-ибн-Гассан, ибн-Альнук! Приблизься и внемли.

Тонкий юноша встал, ринулся вперед и пал ниц перед троном.

Снова принесся издалека слабый голос:

— Богаден, сын Фальми из Бальсоры! Приблизься и внемли!