— Ты, только ты один со мной заодно, о мой Евстахий! — вскричал он.

Сен-Поль поднял на него глаза.

— Я не согласен ни с тем, ни с другим. У меня есть план получше ваших. Вас удовлетворяет удар в спину…

— Клянусь душой! Не в спину, — воскликнул Герден.

Сен-Поль опять передернул плечами.

— Такая уж у него привычка, у маркиза. Но не всё ли равно? Вы хотите свернуть ему шею? Ну, и я также. Но я хотел бы втоптать его не в землю, а в преисподнюю. Я хочу видеть, как он будет мучиться, как он будет пристыжен. Я хочу разрушить все его надежды, сделать его посмешищем всех королей, волочить в грязи злосчастия его гордый дух. Фи! Неужели вы думаете, что он состоит из одной только плоти? Он создан из более высокого состава. Вот мне и хочется обратить его в то, чем он делает других — в грязную, поганую, истрепанную тряпицу. Для этого-то ещё много предстоит работы и дома и здесь. Там позаботится король Филипп, а я остаюсь при войске.

— Это — хороший план, — сказал маркиз. — Я от него в полном восхищении. Но для простого смертного железный клинок всё-таки надежнее. Что касается меня, я ухожу в Ливан к моим друзьям. Но я думаю, что в общем мы сходимся.

Прежде чем разойтись, они сделали себе надрезы на руках и смешали свою кровь. Маркиз поплотнее закрыл и обвязал свою ранку, чтобы мухи не добрались до неё. В то время, как они шли своей дорогой через город, до них донесся возглас караульного с главной сторожевой башни:

— Спаси нас, Святой Гроб Господень!

С башни на башню и с берега далеко в море пронесся этот крик. Услышала его Жанна в своей постели, нагретой её раскаленным телом. Услышал его и Ричард, стоявший в ту пору на коленях в одной часовне. Он сотворил крестное знамение и повторил слова сторожа. Королева Беранжера стонала во сне. Герцог Бургундский храпел, а араб поплевывал в болотину.

Так как султан не сдержал своего слова, то король Ричард поклялся тем более сдержать свое. И вот он казнил все две тысячи своих заложников за исключением шейха Моффадина, которого маркиз успел освободить. Все поставили ему это в укор, да и я сделал бы то же, если б меня касалось. Ричард не спрашивал ни у кого советов и не допускал, чтоб его действия разбирали; в ту пору он был полноправным главой всех войск под Акрой. Если уж говорить что-нибудь об этих кровавых делах, так я скажу только одно: он знал прекрасно, где кроется для него настоящая опасность. Он имел основание страшиться не столько врагов, сколько друзей, а на них его жестокость произвела мгновенное и, пожалуй, своевременное действие.

Граф Фландрский умер от заразы в стане. Король Филипп тоже был сражен этой вкрадчивой болезнью и ничто уж не могло удержать его от возвращения на Францию. В Акре стоял шум: происходили свидания королей, принцев и шпионов; гонцы носились всюду, опережая друг друга. Теперь предметом обсуждений был вопрос: кому уезжать, кому — оставаться? Филипп намеревался ехать, тем более, что получил письмо от своего приятеля, принца Джона Английского. Тот извещал, что необходимо занять Фландрию, а Фландрия, соседка Англии, была ещё ближе к Нормандии. Маркиз тоже собирался ехать в Сидон, направляясь в Ливан — там ему предстояло много дела и для себя и насчет Ричарда, как вы сейчас услышите. Но эрцгерцог предпочел остаться в Акре, то же другие.

Король Ричард выслушивал все эти поспешные обсуждения, пожимая плечами; он только прилагал руку к решениям, когда они, наконец, постановлялись. Он объявил, что если французы не оставят ему заложников во исполнение договоров, то он знает, что ему останется делать.

— А что же именно, король английский? — спросил Филипп.

— То, что мне подобает, — был его краткий ответ в присутствии всех вельмож при полной зале.

Все посмотрели вопросительно друг на друга и на горячего короля, который уже своим великодушием сбивал всех с толку. Что им оставалось делать, как не исполнить его требование?

Они оставили заложников: Бургундца, Бовэсца да Генриха Шампанского — одного друга, одного врага и одного дурака. Как видите, было основание поднять меч на этих негодных турок! Ричард городил огород, а им, беднягам, приходилось поливать его своей кровью.

Итак, король Филипп уехал домой; маркиз отправился в Ливан через Сидон; а Ричард, отлично знавший, что и здесь и там, на родине, они желают ему зла, обратил свои взоры к Иерусалиму.

Когда пришло время налаживать поход, Ричардом овладело нервное беспокойство за тех, кого ему приходилось оставить в Акре. Он мог быть хорошим или дурным человеком, мужем, любовником, но несомненно, что это был страстно любящий отец. Каждый изгиб, каждый вопль его необузданного сердца служил доказательством. Сердце человеческое — радушная гостиница, что распахивает настежь двери и раздается широко для всех приходящих; но общество в ней бывает разное.

Сердце Ричарда вмещало лишь троих — Христа с Его утраченным крестом, Жанну с её поруганной честью да маленького Фулька на её груди.

Самый безмолвный, но зато и самый красноречивый из всех этих гостей был Христос. С того знаменательного дня в Фонтевро Ричард больше не видал, чтобы Он кивал ему головой; но изо дня в день он думал о Нем и считал своим долгом быть Его слугой. Вот на какие хитрости пускался этот великий душой человек! Но было ещё два гостя, — крошка Фульк, который требовал для себя всего, и кроткая Жанна, которая не требовала ничего. А за стеной душевной обители стояла Беранжера, которая то сжимала, то разжимала свои ручки. Чтобы служить Христу, Ричард сочетался браком с королевой; чтобы служить королеве, он отстранил от себя Жанну; чтобы почитать Жанну, которая принесла ему в жертву свою честь, он отрекся от королевы. Наконец, теперь он молил Христа, чтобы Он спас его Фулька, его первого и единственного сына.