–  Я уже говорил, что не считаю себя вправе высказывать какие бы то ни было версии. Но с удовольствием выступлю в роли консультанта, если вы, Кристоф, готовы провести собственный анализ.

Полуэльф не ответил, но по тому, как расфокусировался его взгляд, было понятно, что он уже включился в решение поставленной перед ним задачи. В наступившей тишине стало слышно, как за стеной позвякивает лабораторная посуда и что-то эмоционально бормочет Кайрис – то ли ругается, то ли уговаривает химические компоненты вступить в нужную ему реакцию. Женька со скучающим видом осматривал комнату, изредка бросая тоскливые взгляды в сторону двери. Было видно, что ему страшно хочется слинять в лабораторию и всласть ее поисследовать, но он не решается уйти, чтобы не пропустить что-нибудь интересное.

Минуты через три Вереск вынырнул из омута своих раздумий и посмотрел на меня.

–  Логичнее всего предположить, что способности вы унаследовали от родителей. Вы можете рассказать о них? Не только о матери, но и об отце – не исключено, что ваш дар имеет принципиально иной механизм передачи, нежели обычная элементальная магия.

Хороший вопрос. Как будто можно рассказать о двух самых близких мне людях в нескольких словах!

–  Мой отец был ученым, – начала я после минутного размышления. – Говорят, талантливым. Его специализация вам все равно ни о чем не скажет. Сверхъестественных способностей я за ним не замечала – напротив, он всегда относился к магии и всему такому весьма скептически. Он даже в бога не верил. Его родители тоже в этом плане ничем не примечательны. Во всяком случае, никаких семейных легенд – вроде прабабушки-колдуньи или двоюродного деда-экстрасенса – мне не рассказывали. Правда, бабушка, папина мать, частенько повторяла, что моя мама была ведьмой и приворожила папу. Но это она исключительно в сердцах – она так и не поверила, что двадцатилетний мальчишка, каким тогда был папа, мог всерьез влюбиться в женщину на семнадцать лет себя старше. Но я видела, что папа любил маму вполне искренне, даже после ее смерти.

–  Расскажите о своей матери подробнее.

–  Я мало что помню. Я ее не знала – она умерла, рожая меня.

–  От чего?

–  Понятия не имею. Эта тема была у нас вроде негласного табу. Меня мучило чувство вины, а папе просто больно было об этом говорить. Он вообще рассказывал о маме крайне мало, но всегда с такой любовью, что я даже в сопляческом возрасте не верила в бабушкины измышления… Свою вторую бабушку, мамину мать, я видела всего один раз – мы с папой ездили к ней в Ростов, когда мне было три. Помню только, что она была очень старенькая. Мама сама была поздним ребенком, а когда она родила меня, ей было сорок, так что бабушке на тот момент должно было быть далеко за семьдесят… Про ее отца я ничего не знаю – кажется, он оставил семью, когда мама была маленькая. Если у них и были какие-нибудь необычные способности, мне о них ничего не известно.

–  Чем занималась ваша мать?

–  Работала редактором в художественном альманахе. Еще она превосходно пела. И, кажется, сама писала песни – впрочем, за это я уже не поручусь. У папы хранилась одна кассета – даже несмотря на ужасное качество записи, было слышно, какой у нее потрясающий голос.

–  Юлия, я понимаю, что мой вопрос звучит странно, но все-таки: не была ли ваша мать похожа на эльфа?

–  Не знаю, – я с сомнением покачала головой. – Она действительно была невероятно красива, но это не эльфийская красота. Во мне нет ничего от нее, – добавила я с сожалением.

Вереск уцепился за эту мысль:

–  А вы не могли оказаться приемным ребенком?

–  Что?! Вы шутите? – я нервно хохотнула. – Знаете, Вереск, из всех ваших предположений это самое бредовое.

–  Я понимаю, Юлия, вас шокирует эта мысль, – Вереск успокаивающе поднял ладони, – Но все-таки подумайте, хотя бы чисто теоретически: ваши родители могли вас удочерить?

Мне пришлось предпринять ощутимое мысленное усилие: мозг отказывался принимать эту мысль.

–  С отцом мы слишком похожи, чтобы это могло быть правдой, – выдала я наконец. – С детского сада только и слышу: "Папина дочка". Мама… ну, чисто теоретически может оказаться так, что она мне не родная. Но зачем тогда сочинять жуткую историю про то, что она умерла родами? Чтобы формировать у ребенка чувство вины? Как будто мало других возможных – и более вероятных! – причин смерти – от болезни до автокатастрофы. К тому же мне очень сомнительно, что папа мог завести ребенка от другой женщины.

–  Спасибо, – кивнул Вереск и снова погрузился в глубокую задумчивость.

Даже прогремевший за стеной взрыв, звон разбитого стекла и отчаянный вопль Кайриса – непонятный, но судя по интонации, явно нецензурный – не смогли вывести его из этого состояния.

–  Прошу прощения, – извинился магистр, поднимаясь. – Посмотрю, что там случилось.

Едва он исчез за дверью, Женька подскочил, как отпущенная пружина, и сунул голову следом.

–  Кайрис, – донесся из лаборатории спокойный голос магистра. – Я вам говорил, что декокт Ар-Эстелада и экстракт пирейной кислоты можно смешивать только при отрицательных температурах?

–  Да, учитель, – уныло признался дарриэн. – Извините, я забыл… Sh-shaet atan! – вскричал он после непродолжительной паузы. – Что это?!!

–  Кайрис, извольте выражаться, как подобает цивилизованному существу, особенно в присутствии леди, – строго произнес магистр. – Когда творите заклинание с соматическим компонентом левой рукой, знак рисуется в зеркальном отображении. Это тем более важно для тех заклинаний, у которых отсутствует вербальный компонент, как в данном случае. Позвольте мне… Вот и все. Теперь умойтесь и приведите лабораторию в надлежащий вид.