Шрифт:
– Еще раз благодарю вас за то, что вы пришли!
– Кенжеке церемонно повел ее к лифту.
– Ну и отчудил старик!
– шепнул Зейнулла.
– Вот потеха!
– Потеха?
– грустно сказала Гуля.
– Как ты не понимаешь: он очень, очень болен…
В такси Анна Антоновна села впереди, с шофером, и за всю дорогу не оглянулась и не сказала ни слова. Зейнулла злился, а Гулей все больше овладевало ощущение, что она возвращается в город из дальней поездки по степи, где досыта надышалась холодным и чистым степным ветром.
На другой вечер они сидели у себя в общежитии и спорили - звонить или не звонить Кожахметову.
– Он уже уехал, - уверяла Гуля.
– А я тебе говорю, он еще здесь, - упорствовал Зейнулла.
– Я знаю.
– Гуля сбросила туфли, села, поджав ноги калачом.
– Я знаю, ты хочешь позвонить в гостиницу и услышать, что вся круглая комната возмущается старым обманщиком Кожахметовым. Зачем тебе это нужно?
– Все-таки пойду и позвоню!
– объявил Зейнулла.
В вестибюль они спустились вместе.
– Нам никто сегодня не звонил?
– Нет. Не звонили. Посылок не приносили. Писем тоже нет.
– Вахтерша была явно не в духе.
– Чего еще?
– Ничего.
– Гуля потерлась щекой о дряблую старухину щеку, и вахтерша сразу же заулыбалась.
Наконец Зейнулла дозвонился до дежурной десятого этажа.
– Кожахметова? Он уже уехал. Когда уехал? Я, товарищ, не обязана записывать, когда кто уезжает.
– Тогда скажите, пожалуйста… - замялся Зейнулла, и Гуля с заблестевшими глазами поспешила ему на подмогу.
– Соседа вызови… Комова… Из Воронежской области…
Слышно было, как трубку положили на стол, как покатилась перекличка голосов. Кто-то бежал к телефону.
– Комов на проводе!
– Скажите, пожалуйста… - промямлил Зейнулла.
– Назовись, кто ты, потом спрашивай!
– подсказывала Гуля, прильнувшая ухом к трубке с другой стороны.
– С вами говорит земляк вашего соседа по гостинице…
– Кожахметова, что ли?
– приятельски отозвался Комов.
– Это вы вчера приходили? Помню, помню… Кожахметов нам все утро про вас рассказывал… Описывал, как вы его вчера угощали… Я-то вас вчера за студента принял, а Кожахметов нам рассказывал, какой вы известный ученый. Жаль, что не по сельскому хозяйству, а то бы еще встретились, побеседовали…
Гуля смеялась, зажав рот ладошкой.
– Да, я не по сельскому хозяйству… - сдержанно сообщил Зейнулла. Насчет известности он разъяснять не стал, пусть остается на совести Кенжеке.
– Мой земляк тем не менее весь вечер толковал со мной о вашем деле. И мы с женой тоже прониклись интересом и звоним вам, чтобы узнать, удалось ли вам побывать в Госплане и вообще…
– А как же!
– воскликнул Комов.
– Ходили мы с ним, ходили. Все у меня теперь на мази, все в порядке, так что не беспокойтесь…
Комов куда-то пропал, в трубку влезли чужие голоса, потом снова заговорил воронежский председатель:
– Тут человеку срочно междугородная требуется, телефон из рук рвет. Так что до свидания. Приятно было познакомиться. Супруге привет!
– На этом разговор оборвался.
– Ну?
– торжествовала Гуля.
– Кто был прав?
Ее очень обрадовало, что разговор с лукавым воронежским председателем оборвался на полуслове. Ведь рассказ про то, как он и Кожахметов ходили по Госплану, куда интереснее будет услышать в том виде, в каком пустит его по свету сам Кенжеке.
«А ведь есть еще и воронежский вариант всей этой истории…» - подумала Гуля и засмеялась.
Три женщины в осеннем саду
В Лужках сошел с поезда мужчина лет сорока, бородатый, без шапки. При ближайшем рассмотрении - здешний уроженец, племянник Паны Щетинкиной, по профессии художник, живет в Москве. С Николаем Щетинкиным приехала женщина не первой молодости, худая, с чалой гривой, прежде ее в Лужках не видели.
Эту женщину зовут Марина. В Москве, в кругу друзей, она считается добрым гением Николая Щетинкина, зверски талантливого парня, не умеющего устраивать свои дела. Марина работает редактором в небольшом издательстве, подрабатывает переводами с немецкого. Еще она умеет вязать.
Пана рада: наконец-то Коля к ней приехал. Но чего-то Пана стесняется - ладошку держит у рта. Племянник заметил:
– Что у тебя с зубами?
– Химия съела!
– она с облегчением убрала ладошку, показала искрошенные зубы.
– Зря, что ли, пенсию дают в сорок пять! Я, Коля, теперь пенсионерка. Лето отгуляла, а с осени письмоноской пошла. Сто рублей пенсия, семьдесят зарплата. Живу при коммунизме. Дом наш с тобой подновила, сам видишь. И на здоровье не жалуюсь. Зубы вставить можно. А сердце молодое, врачи удивляются на мое сердце. Да что там врачи!
– Пана хихикнула, втянула голову в плечи, будто кто ее пощекотал.
– Меня, Коля, женихи обхаживают. Вот те крест! Полковник один, недавно приехал в отставку. Уговаривает: поженимся, и свезет меня в Ярославль. Там у него техник знакомый, поставит мне зубы. Нынче научились белые вставлять, из пластмассы.