Подошел к пушкарям великий князь, довольный, похвалил, а на Степанку поглядел внимательно, спросил:

— Горазд стрелять. Зовут как?

— Степаном, государь.

— Коли ты, Степан, еще и грамотой владеешь, так быть тебе на Москве при Пушкарном дворе у боярина в помощниках…

Горит Смоленск. Рушатся под градом ядер дома, дым и пыль заволокли город. Мертвых не хоронили. Трупы лежали на улицах, у крепостных стен. В реве пушек тонули стоны раненых.

Народ на подворье смоленского владыки Варсанафия сгрудился. Толпа росла, шумела. Ждали епископа. Он вышел из хором, маленький, тщедушный. Раздались голоса:

— Владыка, к чему воевода город губит?

— Ежели боя ищет, пускай выходит за крепостные стены!

Простер руки епископ, будто ворон взмахнул крыльями, и разом смолк люд. Сказал тихо, по-стариковски, но народ разобрал:

— Пойду я к великому князю Московскому, братья, умолю не рушить город, не губить люд!..

Василий обедал в шатре. Еда скудная, походная, мясо вяленое да репа отварная. Прискакал воевода Щеня, спрыгнул с коня, откинул полог, проговорил быстро:

— Государь, смоленский владыка на мосту стоит, просит три дня срока.

Василий губы ладонью отер, отмахнулся:

— И слышать не желаю. Покуда не надумают сдаваться, огня не велю прекращать. О том и речь веди с владыкой. Помилую, когда ворота моим полкам откроют. Тех, кто мне служить пожелает, одарю, надумают в Литву ехать — не задержу.

Конь под воеводой на месте пляшет, ушами прядает. Щеня его плеткой, поскакал исполнять государево слово.

Вернулся епископ в город, собрались литовские воеводы на совет и порешили не сопротивляться, сдать Смоленск.

Степанка стоит в трех саженях от великого князя, и ему все видно и слышно. Смолкли пушки и пищали, непривычно тихо. Рассеялся дым, и очистилось небо. Из распахнутых ворот вышли попы с хоругвями, за ними воеводы литовские, в броне, но безоружно, головы не покрыты. Перешли мост через ров, приближаются медленно. Рядом с великим князем Василием братья его стоят, за ними воеводы Щеня, Шуйский, Михайло Глинский и другие.

Любопытно Степану, о чем речь пойдет у великого князя с литвинами… Весь день Степана государевы слова не покидали. Уже мнил он себя в помощниках у боярина Версеня на Пушкарном дворе и как с Аграфеной повстречается. Тешил себя Степанка мыслью, что тогда боярин Версень не осмелится травить его псами, и тайно, Степанка даже себе боится в том признаться, теплится у него надежда назвать Аграфену женой…

Все ближе и ближе попы с литовскими вельможами, переливают серебряным шитьем ризы, играют золотом хоругви. Василий делает шаг вперед, снимает высокую соболью шапку. Степан слышит его чуть хриплый голос:

— Благослови, владыка.

Тут литовские паны ударили челом великому Московскому князю. Вышел наперед воевода Сологуб, сказал едва внятно:

— Не погуби, государь, бери город…

И заплакал, не вынес позора литовский воевода.

Василий через плечо поглядел на склонившихся литовских панов, заговорил строго:

— Тебе, Юрко, и вам, панове, ждать моего ответа в шатре за караулом, дабы вам никто зла не учинил. Тут и порешите добром, кому в Литву ворочаться, кто мне служить пожелает. Не неволю!

Великий князь поманил воеводу Щеню:

— А ты, Данило, поезжай в город с дьяками и подьячими, народ смоленский перепиши. Вам, Панове, и тебе, владыка, завтра к вечеру люд к присяге привести. Ступайте с богом.

И тут же поискал глазами князя Шуйского.

— Василь Васильич, быть тебе наместником смоленским. Поспешай с полком своим в город, помоги народу пожары погасить да порядок наведи. Литовским полкам дозволяю приоружно Смоленск покинуть. С почестями.

Василий нахмурился.

— Да еще, князь Василий, из города никого не выпускай, покуда не изловишь псковского боярина Шершеню. За измену и поносные речи казни его, аки пса шелудивого…

Удача сопутствовала русской рати. Литовский князь Ижеславский, воевода Мстиславля, узнав, что к городу подходят полки воеводы Щени, не стал сопротивляться, открыл ворота и присягнул великому князю Московскому. За Мстиславлем пали города Кричев и Дубровна.

Раскинул свой лагерь у Орши князь Михайло Глинский. Воеводы Челяднин и Голица грозили Друцку.

А под Минском под стяг короля и великого князя Сигизмунда собралось тридцатитысячное литовское войско. Блистая броней, с отрядами вооруженных гайдуков прибывали в королевский стан знатные паны и шляхтичи.

Ухали бубны, гудели трубы. Пестрели под августовским солнцем шатры знати, отливал золотом королевский, серебром — шатер гетмана Острожского.

На много верст окрест разграбила шляхта крестьян. Зерно и сено, мясо и репу — все забирало на прокорм королевское рыцарство.

Известие, что великий князь Василий разъединил войско на несколько отрядов, а сам с братьями находится в Дорогобуже, несказанно обрадовало Сигизмунда. Наконец выдался случай побить московитов порознь!