Уже в первое десятилетие XX в. внимание буржуазной науки привлекают колоритные фигуры таких младогегельянцев, как Давид Штраус, Бруно Бауэр и Макс Штирнер [85] . Затем появляется целая серия работ о политической обстановке в Рейнской провинции 30 – 40-х гг. XIX в. и ее периодической печати, в особенности – о «Галльских и немецких ежегодниках» и «Рейнской газете» [86] , о политических взглядах младогегельянцев и Арнольда Руге в частности [87] . В особенности этот интерес возрастает к концу 20-х гг. – это был период наибольшего подъема неогегельянства и возникновения экзистенциализма, и именно в этот период появилась целая группа работ о судьбе гегелевской философской школы [88] .

Таким образом, налицо две тенденции в буржуазной историографии: с одной стороны, нарастание непосредственного интереса к формированию взглядов Маркса; с другой стороны, все больший интерес к младогегельянству как своеобразному течению, импонировавшему своей проблематикой представителям новейшей буржуазной философии. Обе эти тенденции неуклонно сближались на протяжении 20-х гг. и в какой-то момент должны были слиться. Это слияние состоялось на рубеже 20 – 30-х гг.: в опубликованных в этот период «Экономическо-философских рукописях 1844 года» представители той и другой тенденции увидели желанный для себя материал, и потому все буржуазные идеологи с восторгом оповестили мир, что они-де «вновь открыли Маркса» – Маркса как философа культуры, как предшественника экзистенциализма.

Впрочем, с определенными предпосылками слияния указанных двух тенденций в буржуазной историографии мы сталкиваемся еще задолго до того, как оно стало общепризнанным фактом. Уже в начале XX в. появляется работа Д. Койгена «О предыстории современного философского социализма», в которой генезис марксовой теории рассматривался в тесной связи с различными течениями левого гегельянства [89] . Этот подход наблюдается также в книге Форлендера «Кант и Маркс» [90] и в специально посвященной данному вопросу статье Грётюзана «Младогегельянцы и происхождение современного немецкого социализма» [91] .

Весьма интересной в этом отношении представляется книга H.Н. Алексеева «Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов (Очерки по истории и методологии общественных наук)». В третьем отделе этой книги имеется обширный раздел, прямо называющийся: «Генезис теории исторического материализма». Характеризуя наметившиеся уже к концу 1841 г. различия среди младогегельянцев, автор считает, что эти различия «можно свести к трем группам: 1) решительная антропологизация гегелевских идей в последующем развитии философии Фейербаха; 2) разрушение понятий культуры и истории, начатое так называемой „критической критикой“ и законченное Максом Штирнером; 3) новая попытка формулировки понятий культуры и истории, предпринятая К. Марксом и Ф. Энгельсом. При этом философия Фейербаха является до некоторой степени подготовительной ступенью, определяющей две дальнейшие точки зрения» [92] .

Таким образом, уже в 1912 г. не только исходный пункт, а и весь процесс формирования взглядов Маркса изображается как процесс, протекающий в рамках младогегельянства. Сама борьба Маркса против младогегельянцев предстает лишь как борьба на общей исходной основе – на почве, провозглашенной Фейербахом «решительной антропологизации гегелевских идей», на почве критики как интерпретации «существующих культурно-исторических форм сознания» [93] . Открытие Марксом в статье «К критике гегелевской философии права. Введение» того, что «человек – это мир человека, государство, общество», и выдвижение им требования превратить критику неба в критику земли, критику форм сознания в критику форм действительной жизни человека, H.Н. Алексеев рассматривает лишь как появление новых идей в пределах общей младогегельянской проблематики. «Мы видим, – заключает он, – что идеи Маркса двигаются в общем направлении того же радикализма, которого придерживалась вся гегельянская „левая“, но в понятие „человека“ вкладывается новое содержание, отличающее точку зрения Маркса от взглядов его товарищей по школе... Антропологизм молодого гегельянства становится здесь социальным, переходит в социологизм» [94] . Иными словами, «образуется новейший социально-философский натурализм под позже присвоенным ему именем экономического или материалистического понимания истории» [95] .

Таким образом, даже сложившаяся марксистская философия интерпретируется как «социально-философский натурализм» или «социальный антропологизм».

Следовательно, уже в 1912 г. русский профессор, затем белоэмигрант близко подошел к той трактовке духовной эволюции молодого Маркса, которую 20 лет спустя немецкие правые социал-демократы стали выдавать за свое личное открытие. «Этот Маркс, – заявил в 1932 г. Г. де-Ман в статье „Вновь открытый Маркс“, – реалист, а не материалист. Отклонение от философского идеализма не ведет его к тому, чтобы мнимой высшей реальности идеи противопоставить высшую реальность материи. Скорее он подчиняет обе эти реальности одной всеохватывающей действительности жизни в ее пассивно-активной, бессознательно-сознательной тотальности. И материальные, и идеальные причины он рассматривает как явления единого тотального жизненного процесса» [96] .

Фальсификация «Экономическо-философских рукописей» в духе экзистенциализма сопровождалась противопоставлением их всему последующему идейному развитию Маркса. Начало этому положил С. Ландсгут, увидевший в этих рукописях отрицание необходимости социалистической революции [97] , а Г. де-Ман и Г. Маркузе еще более углубили это противопоставление, объявив эту незрелую работу Маркса вершиной его творчества: «Как бы высоко ни ценились поздние произведения Маркса, – писал де-Ман, – тем не менее они обнаруживают известное торможение и ослабление его творческих возможностей» [98] .

Объективный смысл этой позиции правых социал-демократов заключался в отказе от революционного содержания марксизма, в попытке прикрыть свой переход на позиции буржуазной идеологии апелляцией к незрелым произведениям Маркса как якобы к продуктам «истинного марксизма». «Вклад» правых социал-демократов заключался в том, что они наполнили новым, противоположным содержанием традиционное для буржуазной историографии противопоставление молодого Маркса позднему: зрелым теперь стал изображаться не поздний, а именно молодой Маркс.