– Это возмутительно!- прогремел звучный, чуть ломаный голос орка.- Бескрылые чайки не имеют никаких прав на охотничьи угодья.

– Почтенный…

– По хартии степных угод, составленной и подписанной семь десятилетий назад тремя сторонами конфликта и вашим дедом, Пиилом Пятым Мирным, все земли от запада Догорного озера и вплоть до конца Солнечной тропы принадлежат ханству,- перебил Пиила посол, от злости бросая в императора дубликаты бумаг с подробностями заключения оной хартии и подписями участвовавших сторон.

Не сказать, что Пиилу Шестому понравилось обращение посла к себе, венценосцу, но это уже пройденная за десяток лет игра, и император усвоил правила.

Как и все предыдущие разы, когда какой-нибудь важный орк захаживал с просьбой, выраженной в столь дерзкой форме, он медленно поднялся со своего насиженного места, поправил манжеты шёлковой рубашки золотого цвета, подошёл в упор к даже не моргнувшему орку.

Через секунду чуть пухлые пальцы правой руки Пиила уже сжимали шею посла, а сам он тихо нашёптывал в остроконечное ухо:

– Ты, помёт так нелюбимых тобой чаек, как посмел поднять голос на меня, того, кого боится хан, на того, в чьих руках твоя жалкая жизнь и жизнь твоего никчёмного рода?

Следующие полминуты шла безмолвная дуэль взглядов. Раскосый взгляд степного орка тонул в золотых глазах цвета крестьянских пашен императора. Стало настолько тихо, что, казалось, даже город за окном, который должен был оживать, смолк.

Орк рассмеялся. Хрипло, но столь уверено, сколь позволяло его неудобное положение в тисках Пиила.

– Хан никого не боится,- ответил посол, когда император его отпустил.

Невольно он стал потирать зудящую после небольшого удушения шею, но улыбка с его лица не сходила ещё долго.

– А теперь поговорим по делу, посол Уру-Тул. Жалуйся, что не так в твоих краях?- начал уже деловой разговор Пиил.

– Бескрылые чайки, чтоб их по степи табун носорогов гнал,- начал, не фильтруя речь, назначенный ханом на почётную для людей, но презираемую воинствующим народом должность орк,- так вот, они сунулись на земли, принадлежащие доблестному хану, да…

Пиил прицокивал, качал головой и всем своим существом поддерживал переживающего за гармонию на землях своего народа орка.

Бескрылые чайки, как выражался посол, были степными братьями своего горного рода. Дети Холи. Люди. И птицы. Народ, что, как гласят легенды, спустился с небес, чтобы даровать всему живому на земле дух той, истинной свободы. Но всё ложь. Прошли те годы. И когда-то великий народ, рассекавший крылами кромку небесного свода, ныне обмельчал. Сухой, ломкий стан, вытянутое, осунувшееся лицо, впалые глаза молочного цвета. Крылья. Которых нет. Хотя, конечно, это не так, и у общин, живущих на Остревых пиках, крылья есть. Они даже летают с завидной регулярностью. Но те Дети Холи, что слишком буквально приняли возложенную на них миссию, давно потеряли ту мощь, теперь им крылья служат только воспоминанием о былом величии. Были ещё одни, о которых не принято упоминать. Проклятые. Да, богиня, что наказала быть свободными, этой же свободы и лишила самых ретивых. Тех, кто возжелал вернуться на первородину – небо. Обескрыленные. Как напоминание о своём роде, только небольшие горбинки на спинах. Ныне, подобно тёмным эльфам, они живут в подземельях да в сказаниях, так как редко их увидеть под солнцем удаётся простому смертному.

Так что там за вопрос? Дети Холи. Что в степи. Для Пиила этот вопрос распри между крылатым народом и орками за земли возникал чуть ли не ежеквартально. Как сезон посадок, охоты, снятия урожая, зимовья, не важно. Всегда придёт достопочтимый Уру-Тул с кипой дубликатов договоров, хартий, манифестов да начнёт возмущаться. Здесь пересекли бескрылые чайки границу. Здесь увидели их с погона. Здесь услышали их писклявый голос пьяные после праздников табунщики.

Пиил изрядно подустал от круговерти вопросов за те десять лет, что на посту посла ханства был Уру-Тул.

Так и сейчас он искал выход из своего положения.

В мгновение, когда лучи восходящего солнца коснулись противоположной стены, сокрытой в гобеленах с историческими событиями стены, двери вновь с грохотом распахнулись.

«Спасение»- подумал император.

«Бестактность»- возмутился посол.

Под разряды фанфар и протяжный стон труб, завершая невероятную серию кульбитов флягом, в зал ворвался шут.

– Время веселья, мусье!- с сарказмом, присущим людям его профессии, отозвался шут.

Следовавший за ним оркестр из пары барабанщиц, трёх трубачей и саксофониста рассредоточился по всему залу, создавая эффект вовлечённости присутствующих в круговорот мелодии. Беззаботной. Дикой. Дерзкой. А от того живой.

Шут, парниша лет пятнадцати, ещё не начавший бриться, на голове - потешная шляпа с тремя бубенцами, сам он в разноцветном, многозаплаточном камзоле, обутый, на первый взгляд, в неудобнейшие туфли с длинным, закрученным носком, а на деле акробатические сапожки с низкими бортами да поверхностно приделанными для создания эффекта массивности тряпками и вставками.