Шрифт:
XIV
И о зверье подумай! Плохо ты Со зверем обращался, хоть в лесах Ты и внимал щебечущим аккордам, И светлякам дивился, вдоль дороги Мерцающим, и в бабочкиных крыльях Немого счастья трепет различал… Но слишком чуждо ты держался. Близость — И та была чужда до содроганья!.. «Я» тяготеет к «ты» — и к «ты» животных, И к «ты» растений. «Ты», лишившись «я», — Само себе чужое. Только в «ты» Себя постигнем. Давняя загадка — Твоя лишь отчужденность. Всюду ты В глухом лесу с самим собой столкнешься. XV
Черты ландшафта врезались глубоко Мне в сердце. Кажется, слова и те Хотят по ним ложиться: с мягким спуском Обвал кремнистый часто здесь соседит. Да и сравненья все от них идут. Строй речи и мечта — украсить склоны Весельем жизни. О, когда б и люди Цвели, как ты, огромный сад природы! А так — тут горе мыкают. Нужда Шныряет по дворам. Помещик едет В далекий город; а вернется — новый Закон объявит, и еще тяжеле Стал барский гнет! По всем трактирам сходки! Грозит набат! Скрежещет гнев в молитвах! XVI
Обману не поддайся в час, когда Долиной бродишь и ручей, как прежде, В ней ропщет. Не подсчитан сонм убитых, Но ты — как будто грозный ряд гробов Стоит вдоль лога — их забыть не смеешь. В ветвях дерев висит их крик предсмертный. Зеленый скат души не утешает, И взор уходит вдаль, пока его Колючки не удержат, ближний лагерь Обвившие. От них весь край в крови, Любой цветок шипами порастает — И ранит сердце мне. Пускай и здесь Цветы цветут, но запах их до нас Не долетает сквозь зловонье рабства. XVII
Здесь копит мощь война! На Мюнзинген Идут войска пересеченным логом. Круша деревья, с гор, покрытых хвоей, Сползает пестрый танк. Земля разверзлась От нас невдалеке, и огнеметы, Забивши ввысь, шуршат гремучим змеем. Недавний куст стальным поводит глазом… Тут в небо выплыл легкий треугольник, И бомбы на условные мишени Попадали!.. Но, в точку обратись, Вдруг сгинул треугольник, как виденье Грядущего… Как примириться с мыслью, Что это явью станет?! Много сил, Казалось мертвых, властвует над миром. XVIII
Как мне собрать и высказать все то, Что мучит сердце, так, чтоб речь была Ясна еще? Дорога, вся в извивах, На Тюбинген вниз к Неккару кружит, Отвесный брег, когда мотор, ворча, Летит аллеей к мосту, под которым, Вобравши весла, лодки быстрой стайкой Скользят неслышно… Вы, долины, в мягкой Зеленой замше, с вашей вечной грустью!.. Я плохо вас благодарил за ласку. Всех лучше тем воздам вам, что приму Вас в песнь мою! Взрастет, воспоминаньем О вас томим, мой ненасытный гнев. О, ярость гнева! Плодотворный дар! XIX
В траве высокой лежа, глядя в небо Сквозь сумрак елей, тонко окропленный Летучей мошкарой, пока не канешь Сам в синь небес, не бойся снам отдаться, Живи высоким сном, богатым, светлым, И знай, как он ни смел, наплыв видений, Он все же слабый оттиск по сравненью С тем будущим, немыслимо прекрасным И полным мощи. Так и со стихами. Чрезмерно долго песнь томилась, чтоб Уже сегодня отыскались строфы Той радости под стать! Едва рожденный Поэтом, стих закружит, зашумит В народе… Запевает хор за хором. XX
Весь в яблочном цветенье Нюртинген! В саду харчевни, сердце расплавляя, Гармошка заливается. Цветенье Деревьев и протяжный ветерок Нам весть приносят: занялась она, Та вечная весна, которой пел Когда-то Гёльдерлин святые гимны. Звук слов его, сведенных в чистый строй, — Как будто знал он радостный закон, Которым люди жить в грядущем станут, — Пусть вольно льется! Ибо вторит им Народ. Да, нам опять доступны чувства Священные! И вновь звучат слова Светло и внятно. Держат обещанья. XXI
Ведь в Шварцвальде и Страсбургский собор Бывает виден. Отовсюду дали Нас кличут. По волнам холмов лесистых Мы, вглубь нырнув, опять уходим ввысь — Полета легкость и одновременно Весомость глуби… Вот и ветер к нам Доносит песни. По крутым вершинам Костры мерцают. Прожитое здесь Сошлось с грядущим, чтобы с ним вступить В союз ненарушимый. Чудно нам Поет народ на старый лад, и чудно Грядущее поет нам. В наших песнях Мы человека из страны великой Помянем, славя в нем вождя и друга.