Хозяйка усадила гостей за стол. Степан украдкой поглядывал на неё, вспоминая об Алёне. Что-то общее было в чертах этих красивых женщин, несмотря на разницу в летах, — за внешней мягкостью скрывалась сильная воля. Юшка же, не терзаемый пустыми думами, ел и похваливал, от чего хозяйка улыбалась, и на щеках её проступали ямочки. Потом он сел на крыльцо и заиграл на дудочке. Настя подсела к нему, и Юшка, к удивлению Степана, вдруг сделался словоохотливым и рассказал ей грустную историю изгнания из Рязани.

Вечером Семёну Мелику свою историю Степан рассказывал куда короче и гораздо менее красноречиво, нежели внезапно разговорившийся днём Юшка.

Воевода выслушал, задумчиво покачал головой и произнёс одно-единственное слово:

— Властитель...

Князь Дмитрий Иванович принял Степана через день. В отличие от Мелика он был многословен:

— Я рад, что ты пришёл ко мне. Я тебя ещё в бою приметил и в дни твоего посольства к тебе присматривался. Но вот что хочу сказать: ты на Олега Ивановича зла не держи. Он князь своей земли и поступил по-княжески. Не сотниково и даже не боярское дело осуждать князя, государя за совершаемые им тайные деяния на пользу своего государства.

Государь... Это слово Степан услышал в тот день впервые. Он во все глаза смотрел на Дмитрия Ивановича.

— По-твоему, великий князь, правы латиняне, утверждая, что цель оправдывает средства?

— Латиняне были не глупы, если говорили это.

Степан вспомнил слухи о не очень высокой образованности московского князя, что особенно грело тщеславие Олега Ивановича.

— Я бы только уточнил: не средства, а поступки.

— В чём ты видишь разницу, великий князь?

— Не знаю, мне так чутьё подсказывает. Ну да ладно об этом... Я тебя, сотник, вотчиной жалую! А служить будешь под началом воеводы Семёна Мелика.

Вотчина оказалась той самой, коей владел ПажинХаря до своего бегства в Рязань.

— Не разбрасывается наш князь вотчинами, счёт им ведёт, — сказал с явным одобрением дьяк дворцового приказа, выписывая сотнику грамоту на владение. — Пажин убежал, ты прибежал, — чего попусту земле-то простаивать.

Дьяка пришлось угощать в кружале, да и Степан с Юшкой, вопреки заведённому на меже правилу, воздали должное тем медам, что подавал хозяин.

Как домой добрались, не помнили. Вроде верхом...

Поутру, злые с непривычного похмелья, они поскакали с провожатым в Пажиновку, благо, находилось сельцо недалеко от города.

Когда прискакали, Юшка сунул грамоту прямо в нос оторопелому тиуну. Тот опешил, долго не мог понять причины внезапной перемены владельца, но под грозными взглядами смирился и повёл гостей к господскому дому.

Шли гуськом: впереди тиун, за ним Юшка, победно оглядываясь, затем понуро Степан.

Дом стоял на пригорке, был обнесён крепким, нещелястым забором с большой, украшенной затейливой резьбой калиткой. Всем своим видом он говорил о рачительности хозяина и его любви к порядку. К дому примыкали хозяйственные постройки, за которыми начинался плодовый сад.

По двору сновали пёстрые сытые куры, что-то озабоченно выискивая в свеженасыпанном жёлтом песке. Среди них важно расхаживал огромный красавец-петух, время от времени встряхивая кроваво-красным гребешком. На вошедших он не обратил никакого внимания, видно, чувствуя себя хозяином.

Степан присел у крыльца — не хотелось идти со двора в дом. Отправил туда с тиуном Юшку — тот куда хозяйственней, лучше во всём разберётся, если нужно, сразу и распорядится. Дом ему не понравился. Не потому, что был некрасив или ещё что. Просто это был чужой дом, не им, Степаном, построенный, как мечталось и как должно было быть, не на отцовской земле, в детстве исхоженной вдоль и поперёк. Здесь даже пахло по-другому, не похоже на запах родной земли, что помнил он все эти годы.

Перед самым крыльцом, где сидел Степан, петух принялся топтать хохлатку. Делал он это так истово, что у Степана шевельнулись с похмелья срамные мысли. Он даже рассердился на себя.

На крыльцо вышел Юшка, непонятно весёлый, словно не у него всю дорогу из Москвы болела голова.

Вид Юшки вызвал у Степана раздражение — господин в тоске, места себе не находит, а этот зубы скалит, идёт фертом да ещё и весёлый.

— Никак, поднесли тебе?

— А что? И поднесли! По всему видать, хорошее сельцо, стольник.

— Не зови меня стольником, — с неожиданной злостью рыкнул Степан.

— Как скажешь, — с готовностью ответил Юшка, всё так же широко улыбаясь.

— Чему улыбаешься-то, дурень?

— Ничему, Степан. Пойдём-ка лучше в дом. Там тебя малинник ждёт.

— Какой ещё малинник?

— Пажин-Харя ни единого мужика на дворе не держал, одни девки красные. — Юшка закатил глаза. — Не дурак был, этот Харя, не промах.

— Всех девок по домам разогнать! — раздражённо приказал Степан.