Шрифт:
– Се первая дыра градная, за стену выводит, к Днепру, - яснил наместник.
– Вторая дыра градная из медуши к посаду прорыта. Пойдём, княже, покажу. Есть и третья, но с другой стороны. Из дворца она прямо к посаду выводит. Ту дыру показать тебе не могу, людей во дворце толчётся много...
Эту третью градную дыру сподобится князь Юрий Владимирович Долгорукий увидеть через много лет, и она спасёт ему жизнь...
А как повернулась бы судьба Великой Руси, если б не дожил до того дня верный Дедевша и чуть ли не силой уволок хмельного князя в спасительную каменную нору? Кто знает...
Переночевали переяславцы на пуховках, в уютном домашнем тепле, и снова побежали ладьи встречь днепровскому течению.
Светлые лиственные леса, наполненные осенней желтизной и багрецом, сменялись тёмными ельниками. На ночлеге уже жгли костры — к рассвету земля выстывала чуть ли не до инея. Поднимались над водой утренние туманы, но солнце исправно разгоняло влажную муть, и плыть было весело.
Юрий вспоминал Любеч, и воспоминания эти были приятными. Хотелось в обретаемом граде Ростове сделать, как в Любече: чтобы всё вокруг было княжеским и чтобы он, владетель ростовский Юрий Владимирович, всему был хозяин. И дыры градские он прикажет отрыть, чтобы не видели, когда он свой дворец покидает и когда возвращается. Вот удивляться будут люди: не было князя на дворе, и вдруг - вот он тут!
Тих, задумчив был Юрий.
Дядька Георгий Симонович даже забеспокоился:
– Недоволен чем, княже? Иль нездоровится?
– Думаю, боярин, думаю. Не ты ль наказывал - думать?
Сухо проговорил княжич, отстраняюще.
Понятливый тысяцкий молча поклонился и, осторожно ступая на носках, отошёл за кормовую каморку. Не понравилась ему Юрьева отчуждённость. Вымолвил, будто прочь послал. Не раненько ли княжич властность обретает?
Но ведь и по-иному расценивать можно - племя-то Мономахово!
Под любечскими воспоминаниями Юрий и в Смоленске гостил, у брата Ярополка.
Князь Ярополк Владимирович встретил младшего брата тепло, хлебосольно. Не понравилось только Юрию, что брат себя как бы в отца место поставить старается. Будто он - муж зрелый, а Юрий — сущий младень. Но обиды Юрий не показывал, Ярополк и вправду старший, годков- то ему вдвое больше, чем Юрию. Пусть погордится. Да и в Смоленске Ярополк - хозяин. Как он, Юрий, будет в Ростове...
Хотя как сказать...
Смоленск показался Юрию городом большим, но каким- то нескладным. Город прорезали овраги, спускавшиеся к Днепру, словно на части рвали. Земля градская почти вся под боярскими дворами. Боярские хоромы непробиваемыми частоколами оградились, стоят как крепости. Меж боярских дворов княжеский дворец затерялся, и не поймёшь даже, который двор княжеский, а который - боярский, вроде бы ровня - князь и бояре старые, несметно богатые. Как это может быть? А на самом светлом месте, на Соборной Горе, не княжеский дворец, но епископский, а на епископском дворе князь вроде как гость. То ли дело в Любече...
Нет, не завидовал Юрий старшему брату!
В Смоленске переяславцы задержались ненадолго. Тысяцкий Георгий Симонович сослался на строгий наказ князя Владимира Всеволодовича Мономаха: «Поспешать! » Супротив отцовской воли Ярополк ничего не возразил, но, по всему было видно, обиделся на краткосрочность гостевания. Хотелось ему новую загородную усадьбу показать, но вот не вышло...
Но на пристань провожать брата князь Ярополк вышел со многими боярами, велел в трубы трубить и в колокола бить, чтобы проводы были торжественными.
Прощай, Смоленск, нескладный город!
6
А Днепр обуживался и обуживался, из великой реки превращаясь в невеликую речку, не шире Трубежа. А потом берега совсем близко сошлись, кроны деревьев крышей сплелись над головами.
Волок!
Князя встретил тиун, старший над мужиками-волочанами, повёл в избу. Большая была изба, чистая, на столешнице хорошая посуда, очаг не по-чёрному топится - дым уплывал в деревянный короб, выведенный сквозь дыру в потолке. Не для простых людей стоялая изба — для нарочитой чади, дожидавшейся здесь, пока ладьи через волок перетянут. Может, и князья здесь сиживали, отхлёбывая из медной чаши квасок.
Забористый был квасок, с хмелем и хреном, у Юрия слёзы из глаз покатились и в нос шибануло остро. Едва отдышался. А тиун стоит, улыбается, ещё в чашу из корчаги норовит подлить.
Но Юрий уже встал из-за стола, кивнул Георгию Симоновичу:
– На волок поглядим...
Возле ладей, приткнувшихся к берегу, суетилось множество людей, как муравьи возле муравейника. Снимали с ладей вёсла и мачты, тащили на плечах коробья, узлы, складывали на подъезжавшие телеги. Покрикивали на лошадей, лямками вытягивавших оголённые ладьи на берег. Работали ладно, сноровисто, и вот уже первая ладья вкатилась по брёвнам в лесную просеку.
Юрий велел привести коней.
С тысяцким Георгием Симоновичем, тиуном и гриднями-телохранителями проехали вдоль волока.
Не сразу и поймёшь, твердь здесь или болотина. Ладьи тяжело ползли по липкой грязи, но лошади, надрываясь в лямках, упирались копытами в твёрдое: по обе стороны были проложены дороги из жердей. А когда было совсем уж тяжко, смерды ступали в липкую грязь, толкали ладьи плечами. Труд тяжкий, что ни говори, но необходимый и привычный. Испокон веков так одолевали волоки на Руси.