Отогнал Мономах свои жалостливые мысли, поторопился закрепить великокняжеское согласие. Тут же оговорил время и место съезда: будущим летом в городке Любече.

Любеч был отчиной Владимира Мономаха, в чём остальная братия увидит глубокий смысл и поймёт, что переяславский князь вроде как хозяин съезду...

Святополк Изяславич ничего обидного для себя в выборе Любеча не увидел, обрадовался даже. От Киева близко, полтораста вёрст днепровского водного пути — необременительно и безопасно. А почему великий князь для съезда свой двор не предложил, знающим понятно. Хлопотно и дорого. Весьма скупым и сребролюбивым был Святополк, для наполнения великокняжеской казны не брезговал ничем. Обижались киевляне, что Святополк корысти ради жидам многие свободы пред христианами пожаловал, чем киевскому торгу и ремёслам нанёс немалый урон.

Непонятным и нелепым казались Мономаху многие деяния Святополка, но своего осуждения он не показывал, жалел двоюродного брата. Слабым оказался Святополк, неожиданно вознёсся на великокняжеский стол из невеликого Туровского княжества, бедного землёй, людьми и городами. Закружилась голова от немыслимой высоты, от киевского изобилия и великолепия. Бог ему судья! Хоть не мешает, и на том спасибо...

Через ту заботу Мономах перешагнул, ныне - новая. Кого из сыновей посылать на Ростовское княжество? Старший Мстислав в Новгороде сидит, средний Ярополк — в Смоленске. Страгивать их с места никак нельзя, важные города. Да и не отпустят Мстислава новгородцы, своим полагают, городом взращённым. Изяслав убит Олегом Гориславичем под Муромом. Без Вячеслава на опасном степном рубеже не обойтись. Кто вместо него с союзными половцами будет дружбу водить? Побратимом его многие ханы называют и присылают конные тысячи хошь на соплеменников своих, немирных половцев, хошь на князей-соперников. Можно ли Вячеслава из Переяславля отпускать?

Остаётся младший сын Юрий.

Так и сказал Георгию Симоновичу.

А у боярина в глазах вроде бы сомнение. Даже если почудилось, всё равно нельзя боярина с сомнением отпускать. Сказал негромко, доверительно, будто приглашая к согласному разговору:

Поразмыслим вместе, боярин. Юрий - отрок смышлёный? Вроде бы так. Грамоту и письмо разумеет? Разумеет. В седле сидит крепко и ратной потехе учен? Сам же ты учил! Ростом младень вышел, здоровьем не обижен, телесных изъянов нет? Так, всё так! А что млад ещё, дело поправимое. Не один же на княжение едет, ты при нём! Дядька-кормилец! Сам из него державного мужа выпестуй! С тебя, боярин, и спрос весь - до возмужания Юрия!

И правой рукой взмахнул — отсекающе:

Дело решённое!

Георгий Симонович поклонился:

Всё исполню, княже...

С тобой поедет епископ Ефрем, поможет скреплять княжество. В Ростове с церковными делами не всё ладно. Да и как быть ладному, если в городе без малого пять десятков лет своего епископа нет, за каждой малостью в Переяславль обращаются? Помоги Ефрему ростовскую епархию урядить, и он тебе поможет. Но сам думай прежде всего о делах княжеских, а не духовных. И Юрия так направляй. Пусть Бога боится, но не слуг его.

Совсем уже отпуская Георгия Симоновича, добавил:

Тебе доверие моё, с тебя и спрос. А если пользы княжеской ради согрешить понадобится — прими грех на душу. Духовенство грехи отмолит, я о том попрошу.

И смягчил улыбкой жёсткие слова свои.

Понял Георгий Симонович, что даётся ему полная свобода в ростовских делах, но и спрос будет суровый - с него одного, и что тяжкую ношу ответственности за целую Землю взваливает он на свои плечи...

И ещё одна многозначительная беседа была в тот день, и тоже без лишних людей, хоть и не в потаённой каморке, а в нарядной гриднице.

Князь Владимир Всеволодович Мономах в своём высоком кресле сидит, смотрит жёстко, взыскательно. Рядом, в таком же кресле, но пониже - епископ Ефрем. А посредине гридницы, на цветастом хорезмийском ковре, стоят рядышком Юрий и боярин Георгий Симонович, внимают княжеским словам. Последнее напутствие перед дорогой!

У княжича круглая шапка с красным верхом на брови надвинута, красный княжеский корзно у правого плеча золотой пряжкой скреплён, сапожки тоже красные, сафьяновые. Нарядный отрок! Ростом велик, словно не младень, а отрок уже. Телом плотен. Очи большие и светлые. Лицо тоже большое, нос долгий. Смотрит без робости. Прирождённый князь...

Мономах (в который раз!) поразился сходству княжича с дедом, покойным великим князем Всеволодом Ярославичем. Только брады ещё широкой нет, а то бы точь-в-точь! Но сходство не только радовало, но и заставляло задуматься. А ну как не только внешнее обличье унаследовал Юрий от деда?

Память о себе батюшка Всеволод Ярославич не только добрую оставил. Вспоминали киевляне, что великий князь Всеволод много наложниц имел и больше в веселиях, чем в делах княжеских, упражнялся, через что людям была тягость великая. А как помер Всеволод Ярославич, едва ли кто, кроме любимых баб, по нему заплакал, а больше были рады...

Мономах повернулся к епископу Ефрему:

–  Благослови, владыка, княжича на дальнюю дорогу!

Скопец Ефрем был из греков, учен и громогласен, ростом велик, но телесами хил, только очи под чёрным клобуком будто угли светятся. Побаивались его в Переяславле, жесток был епископ и на расправу скор, даже княжии мужи в темнице под епископским дворцом сиживали, а про чёрных людей и говорить нечего - от одного имени трепетали. Власть епископу от Бога дана. Большая власть.

Выпрямился Ефрем в кресле, широко перекрестил путников, произнёс приличествующие слова и снова нахохлился, как зловещая чёрная птица.