Шрифт:
Крикнул в приоткрытую дверь:
– Коней седлайте!
Поскакали всадники за уходящей грозой, за чёрной тучей с всполохами молний, вдоль реки Трубеж. Ветер гнал по реке колючие полоски ряби, но вода между ними уже заголубела, изгладилась.
Проходит непогодь, проходит!
Град Переяславль стоял на высоком мысу при впадении в Трубеж речки Альты. Снизу, от воды, деревянные стены и башни Переяславля казались недосягаемо высокими. А башня над Епископскими воротами, единственная каменная («пока! пока!») в граде, с каменной же надвратной Фёдоровской церковью, взметнулась к самому небу. Стояла башня в деревянной стене, словно богатырь в светлой броне среди ненарядного людского строя.
Мономах невольно залюбовался дивным творением градодельцев своих. На что захотелось бы променять красоту сию? Да ни на что!
Разумом остудил пылкое любование, недостойное державного мужа. Наверное, всё-таки есть на что променять переяславскую красавицу. На Золотые Ворота в стольном Киеве...
Но предаваться мечтаниям - не время...
Мономах запрещающим взмахом руки остановил дружинника, который поднёс было к губам турий рог. Без трубного оповещающего гласа вступит на сей раз князь Владимир в отчий град. Скромно, скрытно.
Створки ворот были приотворены - по дневному времени.
Всадники проскользнули в сумрачный воротный проем. Но сторожевые ратники службу исполняли прилежно, мигом высыпали из привратной каморки, копья приветственно подняли:
– Будь здрав, княже, и милостив к людям своим!
Въехавшему в Переяславль сквозь Епископские ворота христианину успевай только головой крутить, на церковные главы креститься: справа - Андреевская церковь, слева - кафедральный Михайловский собор и ещё одна церковь, поменьше, а между ними - улица к каменному княжескому дворцу. Поднялись купола храмов над Переяславлем, как воинские шлемы, осветляя души и укрепляя верность, мощь княжества являя православному люду.
Мономах миновал нарядное Красное крыльцо, завернул за угол дворца к неприметной низенькой дверце, через которую допускались к князю тайные гонцы. И горница с единственным оконцем-бойницей, куда князь велел позвать Георгия Симоновича, для тайных же дел предназначалась. Немногие могли похвастаться, что там побывали. А кто побывал - хвастаться не станет.
2
Собеседники знали друг о друге почти всё, что можно было узнать о человеке, долгие годы прожившем рядом, в одном дружинном кругу, и неудивительно - оба были на виду.
О князе Владимире Всеволодовиче Мономахе даже напоминать сие излишне - всегда он под испытывающими людскими взглядами. Каждое слово и каждое деяние князя запоминалось людьми, ревниво оценивалось, добром ли, осуждением ли, но всегда трепетно и уважительно. И соглашались люди, что в деяниях Мономаха не было ничего греховного, а полезного - много. Одно твёрдое стояние на краю Дикого Поля чего стоило! Прикрыл он украину своими переяславскими полками, за княжеской широкой спиной чувствовали себя люди безопаснее, потому и молились за своего заступника:
«Дай ему, Господи, здоровья и силы!»
Тем и другим наделён был Мономах в избытке, да и обличьем был истинный князь: лицом красив, очи большие и светлые, власы рыжеваты и кудрявы, борода широкая, ростом не вельми велик, но крепок телом и силён. А что прихрамывает слегка, так для витязя рана не в укор, а в отличье. Какой витязь без бранных отметин?
Георгий Симонович - тоже муж на Руси заметный. Отец его, Симон, входил в ближнюю дружину великого князя Ярослава Мудрого вместе с такими славными мужами, как Вышата Остромирович и Иван Творимирович, хотя сам он был не природным киевским боярином, а приезжим варягом и до крещения по православному обряду нерусское имя носил - Шимон. Мало кто об этом ныне помнит.
Перед кончиной Ярослав Мудрый завещал своего верного слугу сыну Всеволоду, строго наказав: «Да будет Симон старейшим среди бояр твоих!»
Потом сын Симона - Георгий - также верно и прямо служил внуку Ярослава Мудрого - Владимиру Мономаху.
Богатым и щедрым слыл боярин Георгий Симонович, счёт своим холопам и пахотным людям не на сотни вёл - на тысячи. Даже известные киевские благотворители удивлялись, когда Георгий пожертвовал Киево-Печерскому монастырю для окования раки преподобного Феодосия пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота. Поистине княжеский дар, немалый град можно поставить на сие серебро и золото. Такому ли мужу не довериться, в таком ли муже искать корысти?
Владимир Мономах боярину Георгию Симоновичу доверял. Дядька-кормилец при младшем сыне Юрии - разве не доверие? Что есть дороже родной кровинки? И в Ростов для сбереженья града и всей земли не иного послал - Георгия Симоновича, власть ему вручив почти что княжескую. Тысяцкий всей земле глава!
Неторопливый рассказ Георгия о ростовских делах выслушал со вниманием, не перебивая. Будто своими глазами всё увидел.
Ростовские новости были разные, но больше — неутешительные.
Стены и башни града Ростова после Гориславова пришествия подновили, снова крепок град. Да и мало что оказалось порушенным, большого приступа не было.