Князья собрались накануне, ещё до освящения Вышегородского храма. Всеславичи заняли давно пустовавший Брячиславов двор, Святославичей Мономах, как ближних родичей, разместил в Берестове. За это Олег был ему в глубине души благодарен — Новгород-Северский князь в своё время слишком много вытерпел от Мономаха и не мог спокойно смотреть и слушать, как новый киевский князь расточает мёд и елей.

Зато Мстислав был рад лишний раз побыть с отцом. Он не смог прибыть на свадьбу брата Романа и похороны Святослава и теперь навёрстывал упущенное. Хотел повидаться с Еленой, но Ярославец не отпускал жену ни на шаг. Только в самый день приезда отец и дочь смогли накоротке повидаться. Мстиславу бросилось в глаза, как бледна и болезненно-худа Елена. Она была с двухгодовалым сыном Юрием, и видно было, что девочка — замужество и материнство не изменило её, — просто не знает, что делать с ребёнком.

Приехав в Киев, Мстислав сразу отправился к отцу в терем. Они обнялись. Мономах внимательно разглядывал старшего внука, рослого, ещё по-юношески долговязого Всеволода. Второго сына, Изяслава, Мстислав оставил в Новгороде заместо себя.

— Как меньшие? — спросил Мономах. Меньшими он называл двух младших сыновей Мстислава — Святополка и Ярополка.

— Растут. Святополка зимой на коня сажали.

Самый младший сын родился накануне свадьбы Ярославца и Елены, посему его и назвали в честь тогдашнего великого князя.

— А Христина как?

— Зимой ей недужилось, да к лету оправилась.

— Привёз бы. Я б посмотрел на сноху.

— С младшими она. Некогда.

Владимир Мономах хотел возразить, что его Гита, несмотря на беременность, всюду сопровождала мужа.

— Что Евфимия? — вспомнил Мстислав о сестре.

— Сына родила. Борисом назвали. Борисом Коломановичем.

— А Коломан-то что?

— А что ему? Помер, оставил стол брату, Стефану.

Оба помолчали, вспоминая Венгрию и её государей.

Сколько хлопот доставили угры в прошлом и всё никак не хотят усмириться! То ищут союзов с Русью, то сами рвут с нею связи.

От Венгрии мысли сами собой перетекли на русских князей.

— Елену-то видел? — спросил у Мстислава отец.

— Нет. Ярославец отговорился — дескать, недужит княгиня. В дороге ей худо сделалось. Чую — не будет ей за ним житья.

— Да, Святополково гнилое семя ещё попортит кровь Руси, — согласился и Мономах. — А всё же не следует нам первым начинать свару. Пущай вороги сами себя проявят. Помнишь, как сказано в Писании: «Поднявший меч от меча погибнет».

— А ещё говорят: «Худой мир лучше доброй ссоры», — подхватил Мстислав. — Отец, нынче в Киеве все князья собрались. Самое время уладиться, коли у кого на кого обида.

Мономах покачал головой. То, что сын умел мыслить далеко и широко, его радовало, но в то же время на память приходили другие княжеские снемы — съезд в Любече, после которого обманом захватили и ослепили Василька Теребовльского. И другой съезд — в Уветичах, когда осудили Давыда Игоревича. Ныне братья Ростиславичи сидят тише воды, ниже травы, да и сын у Давыда Городенского вырос не в отца — смирнее и добрее. Однако на место одних смутьянов встают другие. Что-то будет...

— У кого с кем обида, Мстислав? — промолвил Мономах. — Святославичи смирились — Давид всегда на моей стороне был, Олег в прежние годы крови попортил, однако присмирел. Ярослав вовсе не страшен — сидит в своей Рязани, мордвой обложен — и ладно. Вот разве что Всеславичи... Глеба Минского помнишь? — Мстислав кивнул, хотя лично князя в глаза не видал. — Сызнова воду мутит. Промеж Всеславова племени нет мира. Борис, старший, среди них никакой силы не имеет. Всё под себя Глеб захватил. До того младший братьев и сыновцев довёл, что Роман Всеславич вовсе из Полоцкого княжества уехал, а Давыд Всеславич под руку Киева просится.

— Нешто так? — встрепенулся Мстислав. Он с юности знал о давней ссоре Ярославичей со Всеславьичами. В молодости сам Владимир Мономах испытал на себе тяжкие последствия этой распри, и Мстиславу было тревожно-радостно слышать, что давние враги их рода ослабляют сами себя.

— Истинно так, — покивал Мономах. — Давеча, прямо перед тобой, приходил от него человек — принёс добрую весть. Я и ранее слышал, но только теперь уверился. А ведь у Давыда сын Брячислав неженатый...

Мономах с вызовом глянул на сына, и Мстислав спокойно кивнул, отвечая невысказанным мыслям отца. Третья дочь, Ксения, подрастала. Пора ей замуж.

Венец крепче привяжет одного из полоцких князей, вобьёт клин в их род, ослабит будущих врагов.

— Жаль, у Святославичей нет дочерей на выданье, — нахмурился он, продолжая мысль. — Всеволод возмужал... Вот разве что Святошины дочери... Переговорить нешто?

— Переговори, сын, — обрадовался Мономах. Великий киевский князь знал, что он не вечен. Рано или поздно, а и ему сходить в могилу вслед за отцом, матерью, братьями и сёстрами. Умрут и враги. А дети останутся. И будут жить. Мстислав правильно делает, думая о будущем. Ему княжить после отца — в этом Владимир Мономах был уверен.