Владимир Мономах, правду сказать, онемел от речи своего давнего соперника. Слишком похожи они были, князь переяславльский и новгород-северский, чтобы ужиться вдвоём на одной земле. Слишком много в прошлом стояло между ними: и богатый Чернигов, который Мономах отнял у Святославичей при согласии и поддержке отца, и место на лествице. Изяславово племя с горем пополам удалось смирить. Кабы получилось сломать Святославичей — вот было бы хорошо! Не стало бы у Владимирова племени соперников, и стал бы он новым единовластцем, как Ярослав Мудрый.

Мономах молчал, но его сыновья — нет. Спор разгорался, становясь всё более злым. Раки с мощами святых стояли, забытые, посреди храма, а по обе стороны сгрудились князья и бояре. Только Всеславичи не спешили примкнуть к кому бы то ни было.

Но прежде чем горячие молодые князья успели договориться до непоправимого, между ними встал епископ Феоктист Черниговский. Был он, в отличие от Никифора, слаб телом, казался измождённым и в согласном хоре певчих его голос был слабее всех, но тут обрёл нежданно мощь. Как крылья, взметнулись полы епископской мантии.

— Остановитесь, братья-князья! — От неожиданно резкого голоса примолкли все крикуны, даже Всеволод Ольгович, избравший себе в личные враги почему-то Ярополка Владимирича. — Остановитесь! Так-то вы чтите память мучеников? Братья ваши, Борис и Глеб, за то смерть приняли, что отреклись в братню распрю вступать — Борис убит был, правое дело защищая, а Глеб — от неправого укрываясь. Они Руси мира желали, чтоб братьям их полюбовно договориться можно было. Они о мире радели, а вы что? Над их останками распрю затеяли!

Князья притихли, оглядываясь друг на друга. Ярополк сопел, как разъярённый бык-тур. Всеволод отвечал ему таким же тяжёлым взором. Олег и его братья гневно озирались по сторонам. Мономах приходил в себя.

— Правду молвил ты, отче, — сказал он, отирая высокий, с залысинами, лоб. — Едва не нарушили мы мира и души свои не погубили, в божьем храме о мирском заспорив. Едва память павших не оскорбили небрежением... Но как нам поступить? Молвите своё слово, святые отцы. Как вы порешите, так и будет!

Князья мигом притихли, глядя на митрополита, епископов и игуменов. Сам Никифор Киевский, епископ Переяславльский, игумены Выдубицкий, Печерский и Белгородский, были Мономаховыми людьми. Владимир не сомневался, что они примут его сторону. Но речь повёл тот же Феоктист.

— Ежели суд людской не в силах рассудить, надлежит Божьему провидению довериться в деле. А посему надобно, помолясь, метнуть жребий, и на кого судьба укажет, того и правота будет.

Иного ожидал Мономах от епископа. Известно ведь, что духовные лица не доверяют жребию, предпочитая полагаться на Божью волю и наперёд не загадывать. Но другие князья высказали своё согласие.

Судьбу пытали на другой день, и выпал жребий Святославичей. Олег, коий и выступал от троих братьев — его знали больше, нежели старшего Давида, — так разволновался, что задрожали руки, и он был вынужден уступить честь метать жребий брату Ярославу. Но стоял подле, нервно сжимая и разжимая тонкие, пергаментные пальцы, а когда митрополит Никифор шумно объявил, что Бог на стороне Святославичей, гордо расправил плечи и новым, помолодевшим, взором обвёл собравшихся князей.

Потом князья вернулись каждый в свою волость. Но, как и всякий раз, когда в одном месте собираются князья, праздник в концу превратился в съезд. На пиру, устроенном Олегом Святославичем, рекой лились не только вина, но и речи, продолжаясь на другой день в теремах.

Окрылёнными разъезжались князья по своим волостям. Давыд Всеславич спешил в свой Изяславль готовиться к свадьбе сына Брячислава с дочерью Мстислава Ксенией. В конце лета девушка должна была прибыть к новой родне, следовало спешить.

Счастлив был и Всеволодко Городенский — на осень назначили его свадьбу с Агафьей Владимировной. Он успел повидаться с девушкой и даже вдосталь нацеловаться в вишнёвом саду.

Полон радужных надежд был и Олег Святославич. Он снова почувствовал себя молодым и сильным и, одержав победу над Мономахом — победу, одобренную самими Борисом и Глебом! — уже готовился к новым свершениям. Его сыновья обещались во всём слушаться отца, даже сыновцы Давидичи — и то тянулись вослед. Олег успел переговорить с Глебом Минским и другими Всеславичами о том, как бы совместно укротить зарвавшегося Мономаха. Помятуя, что в своё время отец Мономаха лишил лествичного права своего брата Святослава, Олег не хотел, чтобы с детьми повторилась та же история. Он знал, что Мономах думал урядиться с ним о новых «Уставах», устанавливающих справедливые резы для должников. Ни с кем, кроме Олега Святославича, не хотел рядиться об этом Мономах. Но — не заладилось. Камнем преткновения легла меж князьями рака с мощами святых. Что ж, коли Мономаху так нужен его, Олега, совет, пущай за ним и побегает. А он, новгород-северский князь, ещё подумает, что просить взамен.