— Он был в сотне ярдах, не больше, один выстрел стрелы, но все наши лучники сбежали, и между ним и нами были те, кто атаковал нас, две линии Могильщиков Надежды. Меткое название, как и у всех батальонов Тире Ганда. Много вдов не переставая плачут с того дня. И тут мы поняли, что это наш последний шанс, последний шанс для Огня.

— И тогда мой лорд дал сигнал, и я поднес к губам рог, тот самый, который я все еще храню вон там, в старом ящике — он махнул рукой в сторону пыльного ларца в углу — протрубил приказ, и мы пошли в атаку, все как один. Мы прошли через линию людей Фарана, прямо к паланкину. Да, в живых осталось немного, но я поднял свою секиру и был уже перед носилками, покрытыми черным занавесом.

Гарн резко остановился, прямо перед стеной длинной комнаты, спиной к Фазаду, потом картинно повернулся к мальчику, на его лице играла жестокая улыбка. Конечно он не хотел сознательно испугать ребенка, но при виде его лица по спине любого прошла бы холодная дрожь.

— Занавес откинулся, и он был там, Фаран Гатон Некрон.

— Он соскочил с носилок, в его руке был меч с черным лезвием. Все носильщики валялись рядом, мертвые, и у него не осталось телохранителей. Я стоял перед ним один, секира в руках. Сумашедшая кровь играла в моем сердце. Да, я знал, что вампир так просто не умрет, но если бы я отрубил его голову, пускай он попробовал бы найти ее на поле боя, когда тысячи ног играли бы ею как в мяч. Но потом глаза его впились в мои, и хотя я взмахнул топором, кровавая горячка куда-то исчезла… — Сенешаль махнул своей единственной рукой, как если бы пытался успокоиться, и закрыл глаза. — Голова закружилась, я куда-то падал. Гипноз. Его глаза, как водоворот. И я утонул в них, меня тянуло все глубже и глубже, на дно, моя секира застыла, наполовину поднятая над моей головой, и его меч, как коса, отрубил мне руку: я видел, как это произошло, как если бы это случилось с кем-то другим. Рука упала на землю, меч отлетел от моей кирасы. Я уставился на обрубок, кровь не хлынула из него, потому что это был волшебный меч, рана мгновенно зарубцевалась. Я посмотрел на рану, потом на Фарана. Как будто заглянул в глотку Хель, длинный и бездонный туннель, а потом потерял сознание.

Внезапно он стал говорить спокойнее, без сомнения осознав, насколько его слова напугали мальчика. — Мои люди были мне преданы, и хотя я говорил им, чтобы они спасали сами себя, они не бросили мое тело даже тогда, когда наши ряды прорвали и Могильшики убивали всех подряд. Они принесли меня в палатку хирургов, но костоправы уже сбежали. Так что и они присоединились к общему бегству, и, сражаясь за каждый дюйм, через все болота и дамбы принесли меня обратно в Огненные Горы.

— А что с моим отцом? — спросил Фазад.

Гарн повернулся, покачав головой. — Он погиб, когда шел впереди всех во время той атаки на телохранителей Фарана. Он умер, как храбрец. Герой — если бы у Пламени было побольше таких людей!

Казалось, ответ удовлетворил Фазада: он невидяще глядел на комнату, с блеском гордости во взгляде.

— Из всех домочадцев я один вернулся в Перрикод, — продолжал Гарн.

Его пальцы коснулись обрубка руки. — И что? Теперь, когда вампиры бродят по улицам, я чувствую их раной. А лицо Фарана Гатона плывет перед глазами, и я ругаю самого себя за то, что был слабовольным дураком, что не ударил в ту секунду, что у меня была. Ох, если бы случай подвернулся опять! Пусть духи Фаларна и Иремэджа простят меня.

Он вздохнул и тряхнул головой. — Я охранял дом все долгие семь лет, не знаю для чего, ведь Иремэдж не вернется. — Он задумчиво уставился на огонь. — Возможно, это вопрос чести, но я нещадно отгонял и отгоняю грабителей, даже сейчас, когда зимние облака закрыли небо и идет вечная ночь, с Иссом и его дьявольскими солдатами — тем не менее благородные поступки никогда не пропадают: это мне говорил мой отец, и я сказал бы это моему сыну, если бы он у меня был. — Казалось, что его глаза слегка затуманились.

— Может быть судьба уже заплатила мне за веру. Ты пришел, и я могу заплатить кровный долг другу моего лорда. Может быть сам Ре стоит за этим всем. Добро пожаловать, Фазад, наследник Фаларна.

— Хотя у меня нет ничего, кроме моей лошади и моего плаща, а все богатства Фаларнов исчезли, спасибо тебе от всего сердца. Мудрецы говорят, что не ничего более искреннего, чем благодарность бедняка, — ответил Фазад.

— Да, точно. Но прежде, чем ты пойдешь спать, ответь-ка мне на один вопрос. Ты сказал, что сюда тебя привезли три вещи. Один — Туча, другой — слова отца. А третий?

Мальчик глубоко вздохнул. — А ты разве не догадался? — спросил он, глядя на лежащий на полу волчий плащ.

Гарн какое-то мгновение рассматривал плащ. Мертвые красные глаза волка мрачно сверкали ему в ответ. По спине старого солдата прошла дрожь. Он резко дернулся и подложил в огонь еще одно полено, чтобы скрыть внезапный испуг. — Это плащ, да?

— Я расскажу тебе, откуда он у меня, и потом о том, что он делает, — едва слышным голосом сказал Фазад. Теперь пришла его очередь встать и начать ходить по комнате. — Я ехал на Туче через Огненные Горы, тогда мы были в предгорьях Суррении. Как-то раз мы оказались на холмах, с которых был виден город Бардун. Но, увы, над ним висел дым пожаров. Легионы Оссии добрались до него раньше нас.

— Я спустился пониже, нашел безопасное место на верхушке небольшого холма и увидел, что город полон легионов Тире Ганда — а горел Храм Ре. Я не ел уже четыре дня и знал, что Бардун — мой последний шанс. Я был в отчаянии, но понимал, что войти в город — верная смерть. В лесу я нашел пещеру. Ночью, с моей вершины, я мог видеть главную площадь, залитую светом факелов. На ней стояли жители города, некоторые привязанные к столбам, кое-кто в колодках, и… — Его голос оборвался.

— Появились вампиры? — предположил Гарн.