Послышался топот тяжелых шагов, и появилась колонна людей, одетых в пурпурную и коричневую одежду, цвета Темного Бога. Аколиты Червя. Жесткие лица, тощие тела, безволосые черепа — жестокие убийцы, лица которых покрыты язвами от недосыпания и плохой еды. Каждый вооружен толстым посохом, толщиной в три дюйма и длиной в четыре фута, с головой змеи, вырезанной на навершии. К поясу подвешены мешочки, наполненные золой. Нескольких горожан, не успевших уйти с дороги, они прогнали ударами и ругательствами.

Колонна прошла мимо гостинцы и погрузилась в лабиринт улиц, выискивая дома, на которых нет знака змеи, и ударяя в каждую такую дверь тяжелыми посохами; звук этих ударов заставлял вспомнить о шести ударах молота судьбы, которые провозгласят конец света.

После того, как шум ударов стих, аколиты громко прокричали для тех живых, кто находился в домах, слова темного пророчества: после этой ночи солнце никогда не встанет.

Многие из тех, кто услышал эти слова, кто жил в лучшие времена, когда Храм Ре был силен, и которые грели руки в погребальных кострах таких еретиков, высунулись из сводчатых окон и взглянули на небо, темное как ведро из-под угля, и подумали, что, действительно, настал вечер перед бесконечной ночью. Они покорно надели свои самые темные одежды, вышли из домов, склонив от стыда головы, и пошли вслед за процессией аколитов через весь город к Храму Исса.

Но тех, кто отказался открыть двери или орал проклятия Иссу, ждала куда более худшая судьба. Аколиты опускали ладони в свои мешочки и прижимали покрытые сажей ладони к дверям, оставляя метку — черную ладонь. Позже, когда настала черная ночь, пришли вампиры, как они приходили каждый вечер, прорываясь через подвалы отмеченных домов или забираясь через окна, и выпили кровь из всех, кого сумели найти.

Темнота заставила волчью стаю сбиться вместе, как это происходило каждый вечер, и собраться у северных ворот; хотя волки не осмеливались проникнуть в город, потому что в воздухе висел слишком сильный запах их врага, человека, но они знали, что их время придет, и очень скоро. Их высокий настойчивый вой сливался с пронзительным свистом ветра.

Но потом, внезапно, они замолчали. И ветер, тоже. На улицах появился туман. Аколиты замерли, склонив головы на бок, и прислушались.

Вначале они услышали только шипение снега, проносящегося над замерзшими улицами. Потом послышался стук копыт по твердой как металл дороге, которая вела на север между замерзших полей.

Всадник, сидевший на сером мерине, вынырнул из вечерней мглы. Он проскакал через северные ворота города: там не осталось стражи и никто не мог задержать его. Копыта лошади зацокали по булыжной мостовой, от стен отдавалось звенящее эхо. Он проехал под аркой городских ворот и поскакал по серым улицам Перрикода.

Посетители Головы Грифона собрались у окон и с любопытством пялились на него, пока он скакал мимо. Это был первый человек за несколько месяцев, который въехал в город по северной дороге. Не было заметно, чтобы он пришпорил лошадь, прорываясь через волчью стаю, или что его чересчур заботит растущая темнота и дикие крики аколитов, по-прежнему разносившиеся по улицам. Он ехал спокойно, не торопясь, слегка покачиваясь на спине своего коня, прирожденный наездник. На лошади не было ни седла, ни какой-нибудь другой упряжи, как если бы всадник и конь были одним существом и не нуждались в обычном снаряжении, чтобы понимать друг друга. Одной рукой всадник касался холки коня, то ли для того чтобы сохранить равновесие, то ли для того чтобы управлять им. Плащ из серой волчьей шерсти закрывал его с головы до ног, непрекращающаяся снежная буря оставила на плаще бахрому из льда и инея. Плащ был настолько широк, что свисал и с боков и с крупа коня. Плащ заканчивался капюшоном в форме волчьей головы, разинутая пасть с оскаленными желтыми зубами и сверкающими глазами жила, казалось, своей злобной жизнью.

Из-под волчьего капюшона горели глаза, почти такие же жестокие, как и у мертвой твари. Всадник поехал в том же направлении, в котором шли аколиты, и скоро тени домов проглотили лошадь и ее хозяина, а звук копыт затерялся в сугробах.

Уже несколько месяцев лошадь и всадник путешествовали по диким местам к югу от Огненных Гор. Всадника звали Фазад Фаларн. Ему было только тринадцать с половиной лет. Аристократ по рождению, который в пять лет стал рабом. Но теперь в его внешности не осталось ничего от раба и совсем мало от ребенка. Ветер изрыл его лицо и сделал его красно-коричневым. В глазах светился острый ум; на окружающей их коже появились преждевременные морщины. Во взгляде не было и следа детской незащищенности.

Он медленно ехал по улицам, не обращая внимания на здания, нависшие над дорогой, не останавливаясь, чтобы проверить лавки или гостиницы, которые в любом случае были заколочены досками и закрыты. Долгие месяцы пути научили его всегда делать вид, что знаешь куда идти в любом, самом странном месте, даже если на самом деле ты оказался в нем в первый раз.

Конь привез его в южную часть города. Потом он фыркнул, из его ноздрей вырвались большие клубы пара, и тихонько заржал. Фазад тоже почувствовал: впереди опасность. И знакомый запах гари. Четыре или пять фигур метались в доме напротив. Через украшенные узорами стекла сводчатых окна он увидел красновато-оранжевое свечение. Огонь, неистовствует; даже сюда долетел его жар. Грабители.

Еще один город, в котором нет власти. Он видел много таких.

Не оглядываясь Фазад поскакал дальше. Заполненные народом улицы старого города остались позади, через сумерки и темноту снегопада он увидел перед собой открытое место. Из тумана торчали деревья, похожие на черные скелеты. Парк. Это должно быть тем, что он искал: квартал аристократов. Снег покрывал все вокруг, но Фазад чувствовал, что перед ним широкая улица, ведущая к южной стене, где опоясывавшая город река резко поворачивала. Копыта коня застучали по широким камням мостовой. Это должна быть дорога ко дворцу Лорда Сейна. Долгое путешествие почти закончено.