1 февраля 1943 г.

Ночь была сравнительно тихой. Как и все прошлые дни, я стоял на наблюдательном пункте и изучал местность так, как только мог. Казалось, мы здесь уже целую вечность. Родина, моя жена, родители и все прочие люди, близкие и дорогие мне, были так далеко и так близко. Мы выдержали за них неимоверное напряжение, и нашим единственным выбором было принять последнее путешествие в вечность. Если бы только не приходилось ждать так долго. В безнадежной ситуации нет ничего тяжелее ожидания. Откуда придет враг? С тыла? Со всех сторон? Возьмет ли он нас измором? Все эти мысли снова и снова приходили ко мне. Конечно, это было глупо. Солдат, отключи мозг, втяни пятки! Я сумел изгнать все глупые мысли. Так было легче выжить.

И снова стемнело, без происшествий в секторе. Я не знал, сколько еще смогут держаться мои товарищи. Как мне разрезать половину буханки хлеба на

23 порции? А как насчет ломтика «шока-колы»? Похлебка была уже просто теплым питьем. Господи, когда же настанет этому конец!

Пока я так сидел, как курица на яйцах, появился Марек.

— Герр гауптман, я должен немедленно доставить вас к гауптману Краузе. Эту позицию нужно оставить.

— Неметц, приготовься, пойдешь со мной. Юшко, за меня командовать ротой остается лейтенант Аугст. Пошли, Марек!

Марек пошел прямо вверх по склону мимо моего командного пункта. Я шел следом. Неметц замыкал цепочку. Наша дорога шла через несколько холмов и долин к развалинам на краю города. Я запомнил несколько сомнительных ориентиров, которые помогут не блуждать на обратном пути. Минут через пятнадцать мы дошли до командного пункт гауптмана Краузе. Его адъютант, лейтенант Герлах, был еще с ним. Мы пожали друг другу руки.

Краузе начал речь:

— Герр Холль, мы должны отойти на новую линию обороны. Наших соседних дивизий, 60-й моторизованной и 24-й танковой, больше нет. Нам придется иметь дело с фактом, что у 16-й танковой дивизии нет локтевой связи ни с кем ни справа, ни слева. Вы будете командовать оставшимися боеспособными людьми и проинструктируете их.

— Герр Краузе, а что с ранеными и больными?

Краузе взглянул на меня серьезными глазами и

пожал плечами. Я был поражен:

— Вы хотите сказать, что мои товарищи, которые не могут двинуться с места, будут брошены?! Так не пойдет! Герр Краузе, пожалуйста, пошлите Марека обратно. Лейтенант Аугст может отойти с позиции со всеми солдатами. Я вернусь на передовую и останусь с ранеными. Они верили мне и исполняли долг до конца. А теперь, в последние часы жизни, мы оставим их с мыслью: «Нас бросили на произвол судьбы». Для меня это просто невозможно!

— Герр Холль, я вас понимаю. До свидания, и да пребудет с вами бог!

Мы пожали друг другу руки, и я вышел.

Лейтенант Герлах вышел следом за мной:

— Берт, можно с тобой поговорить?

— Конечно, Вальтер.

— Ты не думаешь, что мы можем пробиться на юго-запад?

— Ни в коем случае, Вальтер. Ты слышал мой разговор с Краузе. Я буду жалкой свиньей, если брошу своих раненых. До свидания, Вальтер!

Мне пришлось поспешить, потому что скоро рассветет, а я хотел быть на передовой. Неметц шел следом.

— Оставайся здесь, Неметц, и жди лейтенанта Аугста. Не придется ходить лишнего.

— Герр гауптман, я пойду с вами.

— Как хочешь.

На полпути обратно нам навстречу прошел лейтенант Аугст с ротой. Я быстро ввел его в курс дела. Потом он ушел, следуя за Мареком. Люди шли молча, гуськом. В хвосте шла моя группа управления и оставшиеся старики. Павеллек заметил, что я иду в сторону старых позиций.

— Герр гауптман, куда вы?

— На передовую, к раненым.

— Можно вас проводить?

— А я?

— И я тоже?

— Кто хочет идти со мной, пусть идет.

Когда мы дошли до блиндажа, полного раненых, я понял, что там было двенадцать человек, способных защитить себя, включая троих медиков. Флаг с красным крестом был установлен перед входом в блиндаж, чтобы противник знал, что внутри раненые и больные.

Моя старая позиция осталась всего в 100 метрах отсюда. Я поставил часового предупредить, когда придут русские.

В госпитальном блиндаже все выглядело еще неутешительнее, чем когда я пришел сюда в прошлый раз. Число больных и раненых не изменилось. Их было 29. Они все утратили надежду и чувствовали себя отверженными. Не было слышно жалоб, только звуки боли, когда кто-то менял положение на досках. С моим появлением их глаза обратились на меня.

— Товарищи, рота оставила позиции и отошла на городскую черту. Мы вернулись к вам, потому что не можем вас бросить. Ничто не случится с вами, потому что мы еще можем драться. Мы надеемся на лучшее. Родина с печалью смотрит на Сталинград, сердца наших родных с нами. Благодарю вас от имени нашего народа. Мы исполнили свой долг!

Все молчали, и несколько человек тихо плакали. Я сидел в углу и ждал, что будет.

Павеллек дал мне две сухарные сумки и прибор для еды. Потом он достал из кармана кусок мяса.