— Как делишки, приятель? — спросил Оберон с преувеличенным вест-индским акцентом.

— Без изменений, — заявил администратор, просовывая по очереди конверты, периодику и каталоги в узкую щель в оргстекле. — Лифт опять забарахлил.

— Да уж, — хмыкнул Оберон, забирая свою почту.

Мы пошли к лестнице, и по пути он быстро просмотрел конверты и журналы. Я заметила свежий номер «Sports Illustrated» и счет за электричество.

— Значит, вы платите по счетам? — спросила я. — Разве вы не можете… — Я щелкнула пальцами, но огонек не зажегся. Вероятно, я совсем устала. — …Пользоваться волшебством для освещения и обогрева?

— Мог бы, — кивнул Оберон и печально на меня посмотрел. — Но, пожалуй, тогда я бы отключил электричество на всем восточном побережье.

Мы остановились перед номером на верхнем этаже. На двери я увидела серебристый знак — вроде тех, которые Оберон нанес на колонны с помощью стикеров. Однако этот символ состоял из концентрических окружностей. Мой спутник прикоснулся к нему, круги зарябили и превратились в сияющий диск размером с тарелку. На поверхности возникло лицо старушки с бигуди, в потрепанном цветастом халате. Она подняла руку и постучала в дверь, подождала, выругалась и ушла, поскольку ей никто не ответил.

— Моя соседка, миссис Мейзол, — пояснил Оберон.

Потом в серебряном зеркале появился мужчина в темных очках и с кольцом в носу. Он поворчал перед запертой дверью и проговорил:

— Позвони мне, когда явишься, О. Творится нечто дикое.

— Ого! Прямо видеосообщения, — воскликнула я. — А ведь линии на шкатулке — они двигались точно так же.

— Верно, — согласился Оберон, махнул рукой, и диск принял свой первоначальный облик. — Это зрящее зеркало. Оно записывает изображения, а шкатулка хранит в себе портал между мирами. Она попала в руки к Ди в шестнадцатом веке, он начал общаться с духами и демонами.

Оберон отпер два замка, засов и открыл дверь. Мы очутились в просторной комнате с полукруглым эркером, расположенным в угловой башенке. Эркер был снабжен четырьмя высокими, от пола до потолка, окнами. В комнате царил полумрак, ее озарял только оранжевый свет заходящего солнца. Я шагнула к эркеру и увидела Гудзон. Вид напоминал пейзаж, который открывался из апартаментов Уилла Хьюза. Может, потусторонние существа любят любоваться водой? Или они приобретали недвижимость и снимали квартиры с помощью магии?

— Симпатичное жилище, — сказала я.

— Спасибо.

Хозяин бросил ключи в керамическую миску на письменном столе и щелкнул выключателем. В комнате стало светло, и я обнаружила, что стены увешаны фотографиями в рамках, рисунками, акварелями, пастелями и живописными полотнами. Мое внимание привлек карандашный набросок мужского лица, преображающегося в крыло бабочки. Я узнала черты Оберона, а подпись под рисунком явно поставил Пикассо. Попадались и другие его изображения — портрет маслом в тюрбане и с жемчужной серьгой, и второе полотно — он сидел в окружении роскошных гобеленов. Кроме того, Оберон с дредами был нарисован на створках шелковой ширмы четырьмя разными цветами флуоресцентных красок. А еще я увидела карандашный этюд, на котором Оберон изображался возлежащим на облаке с вытянутым указательным пальцем. Рядом находилась черно-белая фотография, на которой он, обнаженный, свернулся внутри лилии на высоком стебле.

— Вы знали каждого автора? — воскликнула я восхищенно. Меня больше всего смутила древность моего наставника, нежели его волшебные фокусы.

— Я объяснял тебе, что в отношениях между творцом и феями выигрывают оба. Это, — Оберон обвел рукой множество бесценных произведений искусства, — дары благодарности.

Я подошла к полотну Сан Леона. Его колорит сразу бросился мне в глаза. Женщина в желто-розовом стояла на холме, усыпанном лиловыми цветами. На ее длинных, до пояса, волосах отражались лучи солнца, садящегося позади каменной башни. Я шагнула ближе к портрету. Да, женщина напоминала мою маму, но когда Сан Леон мог видеть ее в таком облике?

— Он говорил мне, — произнес Оберон в ответ на незаданный вопрос, — что сюжет ему приснился.

— Я одного не понимаю, — сердито сказала, боясь разрыдаться. — Если вы были другом Сан Леона и видели портрет моей матери, значит, вы должны были знать обо мне. Вы ведь жили в паре кварталах от меня! Наверняка вы слышали о том, что моя мать погибла в автокатастрофе. Почему же вы не появились тогда? Почему не попытались начать мое обучение?

— Маргарита взяла с меня слово, что я не стану так делать. Она не хотела, чтобы ты приняла на себя роль хранительницы.

В первое мгновение я утратила способность здраво рассуждать. Я вспомнила наше возвращение с Род-Айленда. Мама уверяла, что я могу стать кем угодно, и она не хочет меня сдерживать. У меня есть свобода выбора. Так ведут себя свободомыслящие матери, когда общаются со своими дочерьми. Но она имела в виду другое — свободу от четырехсотлетней клятвы.

— А теперь? — осведомилась я.

— Я сдержал обещание. Все изменил Уилл Хьюз… и вот это.

Оберон кивнул в сторону окна. Проследив за его взглядом, я посмотрела на Гудзон, сверкающий в последних лучах заката. Небо над Нью-Джерси было ясным — и на нем уже появились первые звезды — но южнее, возле статуи Свободы, залив затянул грязно-желтый туман. Мгла ползла на север по реке… а точнее, выпячивалась и извивалась, будто являлась мешком, а нечто внутри нее рвалось на свободу.