Во взводе старшего лейтенанта Худалова пропал солдат. Это было «ЧП». Приехал пьяный полковник из штаба. Построил роту. Приказал офицеру выйти из строя и при всех заявил, что мать его не родила, а просто высрала из жопы.

У гордого осетина от таких слов, чуть не поехала крыша. Он выругался на осетинском:

– Джарон топ. Ай де мадэ шиза!- -Старый х...й. Е..ть твою жопу.- И бросился на полковника. Его скрутили. Закрыли в модуле, который использовали как офицерскую гауптвахту.

Вечером, когда стемнело Худалов подозвал к двери солдата своего взвода, который стоял на часах. Оглушил его ударом кулака, взял оружие и ушёл в горы. Пропал. Словно в воду канул.

Через два месяца поползли слухи, что он у духов.

Потом особисты доводили до офицеров информацию, что командованием Худалова находится отряд из десяти — двенадцати дезертиров, который активные боевые действия против афганских правительственных войск и подразделений 40-й армии.

Выпускник Алма-атинского общевойскового командного училища, он всегда грамотно готовил проведение операции.

Его группа действовала, как небольшое диверсионное подразделение. Переодевались в советскую военную форму, снимали часовых и обстреливали заставы.

В военных городках развесили сдвоенные фотографии, где вверху стоял бородатый мужчины в чалме и с тяжёлым взглядом из под густых, насупленных бровей. Внизу снимка располагалось фото молодого чернявого лейтенанта. Это был один и тот же человек- Казбек Худалов.

Его отряд действовал до осени 1988 года. Последний раз его видели в районе Баграмского перекрестка, где он обстрелял афганские посты. Но уже зимой его след затерялся в горах Панджшера.

Но были и другие примеры.

Под Кандагаром попал в засаду лейтенант Смыслов. Отбивался от духов до последнего патрона. Когда понял, что плен неизбежен, подорвал себя гранатой.

"Черный тюльпaн" доставил в родной Липецк холодный цинк. Остатки изуродованного и изорванного тела были завёрнуты в плащ- палатку.

* * *

Вооруженные моджахеды сидели около открытой площадки, на которой разворачивалась незатейливая игра.

Из оружия у них были английские винтовки Ли-Энфельд и автоматы АК-74. Большинство были одеты в традиционную афганскую одежду- длинную рубаху навыпуск, мешковатые брюки, не достающие до щиколоток, и обычный для моджахеддинов коричнвый жилет.

Поверх одежды грудь и талия обмотаны шарфом. Обувь – кожанные сандалии местного прозводства. На головах – тюрбаны, меховые шапки и кепки.

Несколько десятков моджахедов на лошадях носились по площадке, подгоняя животных криками и плетьми. Каждый всадник стремился завладеть обезглавленной козлиной тушей, которая постоянно переходит из рук в руки. Конские копыта поднимали клубы пыли, за которыми очертания людей временами почти терялись. Это бузкаши, или козлодрание.

Всадник с козлиной тушей в руках выскочил за пределы площадки.

Раздался крик. Всадник повернул голову и увидел, что на прямо на него хрипя от ярости и сверкая глазами, несётся всадник на чёрном жеребце. Что-бы смягчить удар, он автоматически выбросил перед собой руку, сжимавшую тушу козла. Но его противник со всей силы ударил его по руке плетью, и сломал ему запястье.

Туша выскользнула из обессиленных пальцев. Чёрный всадник подхватил ее у самой земли и помчался вперед, в то время как его соперник таращился на свою, так странно повисшую, руку.

Но впереди всадника с козлиной тушей уже ждали вставшие стеной улюлюкающие и что-то громко кричащие всадники. Чужие руки вновь вырвали у него тушу, и опять всё началось сначала.

Туша снова и снова переходила из одних рук в другие, терялась в визжащей неистовой толпе коней и людей. Наконец чёрный всадник вновь завладел чёрной от грязи тушей и помчался с нею прочь.

Его лошадь била копытами по серой пыльной земле. Из груди уже рвался победный крик, но тут большая ладонь внезапно ухватилась за шкуру и швырнула тушу животного в очерченный круг.

Пленные наблюдали за схваткой, сидя у стены. Мимо прошёл вооруженный Абдурахмон, покосился на них злым глазом. Бросил:

– Смотрите! Будете плохо себя вести, в следующий раз сыграют вашими головами.

* * *

Канат целыми днями сидел у стены и качался из стороны в стороны.

Он погрузился в себя и свою болезнь, совершенно не обращая ни на кого никакого внимания .

Когда охранники били его плетью, пытаясь выгнать на работу он лишь громко смеялся.

– Я, боюсь оставаться здесь.
– говорил Канат шепотом.- Но ещё больше я боюсь возврaщения. Очень боюсь!