Если женщина любит мужа, то их совершенное единство притягивает подобное – только совершенное. То есть у них совершенно здоровые дети и совершенно здоровая жизнь. Совершенство, как известно, это не одно лишь хорошее, а постоянно движущееся и совершенствующееся равновесие хорошего и плохого».

И это равновесие, найденное однажды, не было потеряно родителями на протяжении всей жизни.

Уже позже из уст другого хорошего семьянина я услышала ту мудрость, которую знал мой отец: хочешь, чтобы в семье был порядок, возьми всю основную тяжелую работу на себя. Так поступают настоящие мужчины.

Мой отец знал, как строить семью. Истоки этого знания просты: и папа, и мама выросли в семьях с прочным хозяйским укладом, с обустроенным, хорошо налаженным бытом. И второе – это взаимная любовь моих родителей друг к другу, потом – и к детям.

Представьте себе, читатель, холодный заснеженный Хабаровский край послевоенных времен. Дальневосточные зимы суровы и продолжительны. Трескучие морозы, -30о и ниже, метели, снежные заносы, длящиеся 4 – 5 – 6 месяцев в году. Слабо утепленный дом, хотя и окруженный по периметру так называемой завалинкой, предохраняющей от промерзания основание дома.

Само место и время той жизни диктовало мужчине необходимость ежедневно, неукоснительно выполнять тот объем настоящей мужской работы, без которого семье не прожить. О запасе топлива на зиму позаботиться надо было в теплое время года: заказать машину угля, достаточное количество дров. Своевременно напиленные и нарубленные, аккуратно сложенные они хранились в приспособленном для этого сарае за домом. Печь нужно было топить регулярно, и это делалось родителями на протяжении целых двадцати лет, пока, наконец, не переехали мы в середине 60-х годов в квартиру со всеми удобствами. Внешние хозяйственные работы выполнялись отцом, а в квартире управлялась с делами мама. И не было каких-либо сбоев или исключений из правила. Зимним утром заносились в комнату дрова, уголь. Я не помню, чтобы в нашей уютной комнате было холодно. Воду папа приносил от колонки ведрами на коромысле. Расчищал на улице снег, делал и другую работу. Заниматься хозяйством родителям приходилось постоянно.

Окраина города хороша оказалась тем, что здесь можно было держать огороды людям, жившим не только в частных домах, но и в государственных, таких, как наш. И огородничество тоже было в послевоенные годы явлением массовым. Главной сельскохозяйственной культурой на них был, конечно, картофель. Аккуратно взбитые рядки, треугольной формы в сечении, занимали и склоны оврага, и прочие пригодные для обработки з'eмли вблизи домов.

Наша семья имела огород всегда, и главным растениеводом был у нас папа. Позже родители, как и большинство соседей, брали еще и участок для посадки картофеля в поле, куда люди коллективно выезжали работать в выходные дни. Для этого предприятие специально выделяло машину. Посадка, прополка, сбор урожая – все вовремя. Хранились овощи зимой в подполье, которое находилось тут же под полом комнаты, ведь жили мы на первом этаже. Однажды, заигравшись, я упала в открытый люк, хотя была предупреждена об опасности. К счастью «приземлилась» прямо на спину папе, работавшему в подполье в это время. Отделалась лишь легким испугом.

Поощрялось и разведение домашних животных, свиней, например. Вспоминаю, как к домам подвозили в небольших цистернах специальный жидкий корм для свиней – барду, и люди набирали ее в ведра. Мои родители держали тогда и поросенка в другом сарае, и мясо время от времени у нас было. А вот вкус белого хлеба привычным стал не скоро, где-то к середине 50-х годов. Ели в основном хлеб черный – ржаной.

Мама была рукодельницей. Ее вышивки гладью, крестом всегда украшали наше жилье. Над кроватями висели коврики, любовно и скрупулезно расшитые аппликациями. На одном из них было изображено озеро с плавающими на нем лебедями, и прибрежные «камыши» (рогоз) так и хотелось потрогать руками – настолько натурально выглядели их головки, вырезанные из кусочков темно-коричневого бархата. А над моей кроватью висел коврик с веселыми фигурками детей, играющих на площадке. Помню еще небольшую сумочку для ниток, на которой было вышито: «Лорик».

В семье хранился заветный ларчик – небольшой чемоданчик с рисунками вышивок и выкройками. Мама вскоре стала посещать курсы кройки и шитья. Перешедшая от дедушки швейная машинка марки «Singer» всегда была с нами. Шитье было освоено мамой настолько, что ее просили сшить на заказ, например, зимнее пальто для мальчика – школьника, жившего по соседству. Однако люди в то время не слишком часто могли позволить себе частные заказы, и несколько позже маме пришлось освоить другую профессию.

Чистота, уют и ухоженность жилья были делом маминых рук. Все в доме дышало любовью и создавало ощущение полного комфорта, хотя и жили мы по началу очень скромно. Папа любил повторять, что начинали они с мамой жизнь с солдатской чашки-ложки. Однако некоторые вещи в доме казались мне тогда таинственными и многозначительными. Так, на высоко прибитой полочке красовалась фигурка японской женщины, одетой в кимоно из ярко расшитой шелковой ткани. Она попала к нам с так называемыми трофейными вещами, наверное, после отступления японских войск.

Еще один предмет – костяной ножичек для разрезания конвертов, длиной сантиметров 15. Желтоватый, отшлифованный, не очень острый, в форме птичьего пера, сужающегося к концу. В середине ножа было выточено шаровидное звено, похожее на бусинку, миллиметров 6 в диаметре, внутри которой была вмонтирована микроскопическая фотография с увеличительным стеклом. На том снимке был изображен незнакомый город с надписью «Paris».

Позже я видела у родителей монеты царских времен. А у своих родственников – старинные книги в красивых, с тонкой металлической вязью переплетах, которые закрывались на маленькие крючочки. Был также сундук с музыкальным замком.

Нравилось мне разглядывать небольшую коллекцию открыток, собранную родителями, где изображены были картины природы, нарядно одетые люди. Все это будоражило мое детское воображение, бередило фантазию.

Одевались мы скромно, но опрятно. Папе нравилось, что мама всегда клала ему в карман пиджака чистый, наглаженный и непременно надушенный одеколоном носовой платок.

3. Первые уроки

В те ранние годы своей жизни получала я от родителей первые уроки правильного поведения, того, что можно говорить вслух, а что нельзя, уроки честности. Наверное одного такого урока было достаточно мне, однажды нечаянно принесшей домой кем-то брошенную на улице безделушку. – Пойди и положи там, где взяла, – строго сказал отец. Этого случая было достаточно, чтобы понять на всю жизнь – брать чужое нельзя.