— А если ушла с плантаций, отправим в тюрьму, — добавил майор.

Аймат не шевельнулась.

— Должно быть, она с восточных островов. Не понимает языка Явы, — лениво сказал майор.

— Отправим в тюрьму! — крикнул переводчик в ухо Аймат на мадурском языке.

Аймат по-прежнему молчала.

— А язык Суматры ты понимаешь? — спросил майор. — Может быть, ты пришла с той стороны пролива? Из лампонгских болот?

Майор говорил на языке суматранских малайцев лучше, чем переводчик. Он много лет прожил на Суматре.

— Верно ли, что лампонгские бунтовщики готовят флотилию, чтобы приплыть сюда и захватить весь западный берег? — спросил майор. — Что ты знаешь об этом, девушка?

Он уставился в Аймат недобрым тусклым взглядом.

Это был майор де Рюйт, бывший начальник Натальского гарнизона и участник многих боёв с лампонгскими и иными повстанцами на Суматре.

Лет за пять до того де Рюйт, устав от вечно неспокойной и бунтующей Суматры, попросил перевода на Яву.

Ему не повезло. Ява только издали казалась спокойной. Яванцы хорошо помнили, как их отцы и старшие братья ещё недавно сражались с иноземцами при Дипо Негоро, как большая часть острова была отбита у голландцев, как Дипо Негоро диктовал требования повстанцев самому генералу де Коку, наместнику голландского короля.

Второй год серьёзные волнения потрясают притихшую было, но всегда ненадёжную Яву. Искра перекинулась сюда с той стороны пролива, из лампонгских болот. Десятки лет в Лампонг на Суматру стекаются все беглецы, все недовольные, и с Явы, и с Мадуры, и даже с дальних восточных островов. Там они живут в непроходимых лесах, добывают себе оружие, вместе с повстанцами Суматры нападают на голландские посты, бьют регулярные голландские войска и, хлебнув свободы, возвращаются на этот берег уже законченными бунтовщиками. Плантации сахарного тростника горят на десятки миль вокруг: крестьяне поджигают их, чтобы не снимать урожая для плантатора. Они разрушают сахарные и индиговые заводы, гонят и убивают голландских чиновников, угрожают даже прибрежным голландским фортам. В последние дни так осмелели, что заняли пустые дома свайной деревни, чуть ли не рядом с фортом. С утра до ночи звучит оттуда их малайский барабан — вестник восстания. Они пригнали туда много лодок, поют песни и, видимо, ждут только подкреплений из Лампонга, чтобы напасть на форт.

Майор уже с досадой глядел на Аймат. Он хотел покоя, а его поставили на самое опасное место: форт Кастеллинг, у самой переправы в Лампонг.

— Верно ли, что лампонгцы достали большие суда, оснастили свои прау парусами и готовят набег на самую Батавию?…

Аймат не поняла. Она не знала языка суматранских малайцев. Но майор прочёл столько насмешливого вызова, столько зрелой ненависти в её тёмных глазах, что не стерпел и потянулся за пистолетом.

— Говори! — крикнул он. — Ты с той стороны пролива? Говори!…

Он стукнул рукоятью пистолета по столу.

— Прошу прощенья, господин майор! — сказал тут переводчик.

Последние две минуты переводчик молчал и только очень внимательно вглядывался в лицо и руки Аймат.

— Прошу взглянуть, господин майор!

Он взял правую руку Аймат и быстро повернул её ладонью вверх.

— Кофейная ягода! — закричал переводчик. — Она не из Лампонга! Она с кофейных плантаций, господин майор!

Крепко держа руку Аймат в своей руке, он приблизил её ладонью вверх к лицу майора.

Коричневая мякоть кофейной ягоды за долгие месяцы работы неотмываемой желтизной въелась в кожу ладони девушки.

— Да, кофейная плантация… — сказал майор. — Но какая?

— Я полагаю, что это Лебак, господин майор.

— Разве и в Лебаке?… — майор поднял брови.

Переводчик утвердительно кивнул головой.

— Да, бунтуют.

Аймат с ужасом глядела на переводчика. Как он мог, человек, наполовину принадлежащий её народу, так предавать своих?…

— Если мы вернём девушку плантатору, он заплатит за неё казне пятьдесят гульденов серебром, — сказал майор. — Но мы ещё не знаем, с какой она плантации.

Пятьдесят гульденов серебром — это была правительственная цена за работника, поставляемого властями хозяину плантации. Пятьдесят серебряных гульденов платили за работника; четыре гульдена медью в год — самому работнику.

— Но мы ещё не знаем, с какой она плантации, — раздельно повторил переводчик, наклоняясь к Аймат и берясь за её кабайю.

Быстрые руки метиса пробежали по её телу и тотчас нащупали нож, спрятанный под саронгом.

— Вот! — сказал переводчик и бросил нож на стол перед майором.

Майор лениво посмотрел.

— Паранг, — сказал майор, — обыкновенный малайский нож.

— Это нож для обрубания ветвей на плантации, господин майор! — сказал переводчик. — Посмотрите, на нём есть буквы!

На рукояти ножа были чернью выведены две буквы: «В» и «Г».

— Ван Грониус! — объяснил переводчик. — Крупнейший плантатор в Лебаке.

— Очень хорошо! Теперь мы знаем, куда нам надо отправить девушку, — сказал майор. — Пока пусть она посидит у нас.

Он хотел вызвать стражу.