Шрифт:
Но жилец вдруг поднял мальчика к самому потолку чердака, встряхнул в воздухе и поцеловал.
— Гантье! — сказал жилец. — Я кончил свою книгу!
Глава тридцать пятая
ЭТО ЕЩЕ РУКОПИСЬ
— Хорошо написано, — сказал менгер Ван-Леннеп.
— Тем более опасно, — возразил менгер Рошуссен.
— Несмотря на ужасный почерк, на бледные разбавленные чернила, на всё увеличивающуюся слабость зрения, я прочитал её в одну ночь!
— Дроогштоппель!… Это так талантливо!…
— Я так смеялся! — сказал Рошуссен.
— Тем хуже, если талантливо, — хмуро сказал Ван-Леннеп. — Это не рукопись — это бомба, начинённая порохом.
— Пока это рукопись, это ещё никому не приносит вреда.
— Рукопись может стать книгой!…
Оба менгера стояли друг против друга. Они были не похожи друг на друга: Ван-Леннеп — пожилой, в бакенах, с тростью, с лошадиными зубами, в гороховом длиннополом сюртуке старого помещика; Рошуссен — помоложе, гладко бритый, пухлощёкий, в котелке, сдвинутом на ухо, в городском костюме.
— Если эта книга выйдет и получит распространение, — сказал Ван-Леннеп, — позор ляжет на голову нашего короля.
— Если эта книга выйдет, — сказал Рошуссен, — мой табачный контракт в Индонезии может лопнуть.
— Надо принять меры! — сказал Ван-Леннеп.
— Я дам автору приличную сумму денег и попрошу его отказаться от издания.
— А если он не согласится? Он может предложить свою книгу во Франции. Это будет ещё хуже!
Внизу позвонили.
— Вот он идёт!
— Что же вы предлагаете, менгер Ван-Леннеп?
— Начинайте вы. Если у вас не выйдет, тогда я… Я приберёг одну штучку.
— Какую?
Эдвард уже входил. Он был бледен и едва держался на ногах.
За ним прислали через два дня после того, как он оставил свою рукопись для прочтения Ван-Леннепу, известному в Амстердаме покровителю литературы, всеми уважаемому человеку. Прислали для «срочных переговоров».
Эдвард увидел замешательство на лицах обоих менгеров. Ван-Леннеп отошёл к окну. Сердце у Эдварда оборвалось.
«Плохо!» — подумал он.
Конечно, его работа никуда не годится. Это был бред, горячка, наспех подобранные слова. Воспаление мозга от истощения и холода… Рукопись не подошла, это ясно…
Сейчас они ему это скажут, и он уйдёт, и всё будет кончено.
— За мной посылали, менгер Рошуссен, — нетвёрдо начал Эдвард. — Значит… значит, менгеры уже прочли мою рукопись?
Он боялся спросить прямо: понравилась ли она, помогут ли они ему напечатать её.
— Менгер Деккер! — твёрдо сказал Рошуссен. — Я человек прямой и люблю начинать прямо с дела. Сколько вы возьмёте за то, чтобы ваша рукопись никогда не появилась на свет?
— Я не понимаю вас, менгер Рошуссен, — едва выговорил Эдвард. — Моя книга плоха?
— Ваша книга вредна! Она не должна выйти в свет!… Это позор для моей страны!… Это ущерб кофейной и сахарной торговле!… Это опасный бред, за который Голландия может слишком дорого заплатить!
— Понимаю! — сказал Эдвард. — Значит, книга моя не так плоха.
Эдвард сел. Его плохо держали ноги. Он провёл рукой по лбу, точно проверяя себя.
— Никаких денег я не возьму, — сказал Эдвард.
— Что же вы хотите, менгер Деккер? Может быть, место? Приличное место в колониях или здесь? У меня есть связи в Амстердаме.
— Резиденство! — дерзко сказал Эдвард. — Резиденство на Яве!… Любое, в восточной или западной, мне всё равно. Я требую резидентства, в котором мне будут даны все полномочия… Полная свобода проводить реформы, облегчать положение туземцев, как я найду это нужным.
Рошуссен посмотрел на Ван-Леннепа.
— Долгое пребывание в жарком климате повлияло, должно быть, на мозг менгера Деккера, — с сокрушением сказал Рошуссен. — Недаром поют песню: «Не гуляй слишком долго под пальмами».
Эдвард вскочил.
— Я забираю рукопись! — сказал Эдвард. — Я издам её во Франции.
— Не торопитесь, менгер Деккер! — властно вмешался в разговор Ван-Леннеп. — Не торопитесь предлагать вашу книгу в Париже.
Ван-Леннеп не знал, что у Эдварда нет денег не только на поездку во Францию, но даже на путешествие в лодке в соседний квартал города.
— Не торопитесь ехать во Францию, — сказал Ван-Леннеп. — Я издаю вашу книгу здесь!
«Старый собачник сошёл с ума!» — подумал Рошуссен.
— Я беру на себя все расходы по изданию, — сказал Ван-Леннеп, — и плачу вам тысячу двести гульденов.