…Ещё до света вышел он на столбовую дорогу, полностью опустошённый. Во всем теле лёгкость неимоверная после бессонной ночи. Ни капли животворной влаги не оставила в нём милая Марта, зато и плату за ночлег с него не взяла.

Ближе к полудню с заветным золотым за щекой – так приятно чувствовать снова вкус золота! – он уже привычно свернул со столбового пути.

Она ещё жалуется, что нет постояльцев! Кто же придёт, если дорога совсем заросла? Из каждой щели между крошащихся плит прёт пучками трава. Вот же безмозглая, вовсе не думает, как клиентов завлечь. Нет, баба без мужика ни на что не способна, ни с чем не управится.

Вот и дошли.

Замшелый склеп. Полустёртая надпись над зияющим входом. Классическая латынь – «мементо мори» – «помни о смерти». Ну как прочитать умудрился – «У Марты»? Господи Иисусе…

Да-а… Как дошёл он обратно до столбовой светлой дороги, не помнит. Ещё и этот жуткий звук за спиной – нарастающий! – не то смех, не то плач.

Из-за поворота дороги выезжает душераздирающе скрипучая арба. Мужичок лениво погоняет волов.

– И-извините, здесь где-то таверна была.

– Перебрал вчера малость? Бывает. Тебе какая таверна нужна? Ближайшая?

– Нет. «У Марты».

– А-а… Эта? Эль у Марты завсегда превосходный, но по мне – жидковат. Так это, страдалец, не там ты свернул. Таверна «У Марты» была подалее, с полчаса будешь топать обратно. Столько раз говорил Марте: «Не скупись, скряга ты старая! Поставь указатель или сама стой у дороги – тебя за версту видно, оглоблю тощую».

Октябрь 2010 г.

День был самый обычный. Как обычно, сидел каллиграф за своим столиком у входа на рынок – с восхода солнца и до полудня.

В августе у каллиграфа, считай, нет работы, мало желающих на рынок ходить по жаре. Четверг – пустой день всему рынку, покупателей нет, одни продавцы.

Народу на рынке не было вовсе. Просто подойти, парой слов перекинуться, и то некому. Скука и жара несусветная.

Каллиграфа уже совсем разморило от жары и безделья, когда к нему за столик напротив подсела юная женщина – мусульманка. Вся укуталась в покрывала, видно только глаза – голубые, как небеса.

Повезло. Любовные письма писать просто, и на плату за них не скупятся, особенно такие, как эта.

Короткое послание. Каллиграф дорисовал последний завиток буквы, перечитал письмо заново, выискивая недоделки своей работы:

«Я создана для тебя. Я ждала, ждала сколько могла. Больше ждать не могу. Не могу жить без тебя. Я приду в полночь и уже не уйду».

Сойдёт. Небрежным, отработанным жестом подал письмо незнакомке.

На столике лежала монета. Женщина спокойно уходила прочь.

– Эй! А письмо?..

– Доставлено.

Сначала он растерялся, потом стало страшно.

Вы смотрели в глаза безудержно любящей женщине? Вы слышали этот голос, полушёпот, непреклонный в своей убеждённости? То-то.

Он что, просил? Каждому своё. Всем своё место. Его место – от всех в сторонке. Там, за спиной, за стеной, бурлит жизнь, продают-покупают, а он – у самого входа, но с другой стороны. Так в тенёчке и отсиделся. Всегда на людях, всегда один. Сорок пять минуло, не до шуток. Жизнь прожита, поздно менять.

Что ещё нужно? Свой угол имеется, домик с крохотным садом, в наследство остался после смерти сожительницы. На хлеб всегда заработает. Женщины? Да сами найдутся, есть куда бегать. Любить не просит, не юнец безусый. Зачем ему это?

Она ведь не шутит. У кого из знакомых нашлись бы лишние деньги – оплатить такую актрису? Нет, так не шутят. Незачем. Нда...

И что теперь?.. Чёрт его знает, может, всё только привиделось?

Солнце зашло. Пятница наступила. Разгорелась на небе первая звёздочка. Близится полночь.

Он хорошо подготовился к встрече. Накрыл стол – во дворе, в сени дерева. Так, ничего лишнего – прохладное лёгкое вино, фрукты, сладости. За час он её уговорит – не делать глупости, вернуться домой, пока не видели. Не зря столько раз записывал под диктовку чужие мысли и чувства, все слова нужные сами нашлись, применительно к случаю. Сидел, свою речь смаковал. Тон подбирал – по-отечески нежный и строгий.