Стала перед зеркалом… Глаза таращит, аж слезы брызнули: мама родненькая, зачем же ты такое счастье от Маруси прятала, почему вечером, когда спать укладывала, не открыла коробку, не показала хоть бы одну красную бусинку, не поведала, как когда-то проклятая нитка не выдержала тяжелых бусинок и разорвалась, тогда б Маруся времени не теряла и каждый день не только дом и двор обыскивала бы, а и все село, наверное, весь мир…

Маруся вытерла слезу и приложила ладошку к бусинкам на груди. Плечиком повела – ох и красота! Век бы не снимала! А с улицы уже кричит кто-то:

– Орыся! Орыся! Бери уже свою румынку и айда в клуб…

Маруся надулась. И отчего это ее румынкой обзывают?

История Марусиного прозвища началась задолго до ее рождения. В Ракитном еще помнят, как перед войной в хате бабы Параски появилась черноглазая девушка лет шестнадцати.

– Внучка, – коротко объяснила старая Параска со двора, когда бабы как-то шли по улице, остановились у ее калитки да все рассматривали, как нездешняя, худая, кожа да кости, девчушка неумело возится около кур.

– И откуда такая? – не удержалась одна из женщин.

Параска кивнула головой в сторону города. Бабы тоже шеи повернули. Из города? Да, может быть… От Ракитного до города – всего десять километров. За два часа пешком дойти нетяжело, да что-то Парасина дочка не очень-то к матери бегала, потому что как лет двадцать тому назад подалась в город, так и до сих пор от нее вестей – как от козы сала. А это, значит, внучку к бабе направила. Сама, выходит, к матери не торопится… Городская, выходит…

– И как зовется? – не отступали.

– Орыся… – отрезала Параска. Да на баб волком смотрит – идите уже!

Ракитнянские бабы усмехнулись – подожди, Парася, припечет, сама все расскажешь. Но Параска подвела – умерла, сердешная, перед самою войной, и Орыся осталась хозяйкой на запущенном подворье ее старой, но крепкой хаты. Научилась на огороде управляться, в сельсовете бумажки выправила – ракитнянская теперь, да только к разговорам равнодушна, знай молчит, как индюк, а ракитнянские – они же другие, у них всегда лишнее словцо на языке. «Э, нет, – думают. – Чужая девка! Как была нездешней, так и останется…»

Война на своих и чужих по-своему поделила. Всех ракитнянцев уравняла, всем рты заткнула. Кто от беды онемел, кого сыра земля приняла. Мужики на фронтах. Бабы с малыми да калеки со стариками по углам воют. А отчаянные головы в степи за оврагами в партизанский отряд сбились. Орыся как услышала, так и рванула в степь. Через два дня в Ракитное вошли немцы, и ракитнянцы от черного ужаса в первую очередь показали на ее двор – мол, хозяйка где-то бродит, а хата пустая, поэтому немцам лучше на свободном подворье обустраиваться, а не живых людей теснить… Горе, горе… Где те живые ныне? Где?.. Ракитнянцы с немой ненавистью наблюдали, как по их домам шныряют враги – до мозга костей и навечно чужие вояки, режут их кур и свиней, укладываются в их постели… Они молча ждали, пока враг захрапит, и били Богу поклоны, прося для немца таких адских мук, каких еще не знал никто из живых. И мертвых…

В сорок третьем к немцам в Ракитном присоединились говорливые, вечно голодные и навсегда обмороженные румыны. В сорок третьем в свой дом вернулась и Орыся. На пальцах объяснила шестерым придунайским воякам, что поселились в ее хате, что она тут раньше жила, а теперь, значит, будет им прислуживать. Если нужно. По Ракитному поползло…

– Ой-йой! Хорошо, что Параска умерла и не видит, как внучка ссучилась… – одни.

– А разнесло ж ее, паскуду, на румынском харче! – другие.

– А может, партизаны Орысю к румынам направили, – третьи.

– Да кто знает! – четвертые.

Орыся – как немая. Из нее и капли правды не выцедишь.

Но за несколько месяцев правда стала заметной и без слов: Орыся едва волочила по двору ноги, руками придерживала округлившийся живот, в котором пряталась от злого ока новая жизнь. Беременна?

– Вот как! Люди гибнут тысячами, а она принесет в подоле, – ужасались ракитнянцы.

– От румына! – постановили, и никто не пошел к Орысе, когда она выла от боли и одна-одинешенька рожала в холодном сарае за хатой. Да и не добежали бы, даже если б и хотели – слишком уж мрачные события происходили в Ракитном в тот день, когда Орысе выпало рожать.

Маленькой Орысиной доченьке Марусе исполнилась неделя, когда наши войска выбили из Ракитного немцев с румынами. В село вернулись партизаны, а среди них и молчаливый, никому до того не знакомый казах Айдар. Орыся вместе со всеми вышла героев встречать – дитя в худое одеяльце закутала, к груди прижала… А на шее – красное коралловое намысто колышется.

– А вырядилась, шлёндра! Стыда ж – ни капли! Можно не искать! – ракитнянские бабы аж задохнулись от гнева. – Сука! Подстилка румынская!