– Айн! Цвай… – офицер усмехнулся. Вырвал чеку и бросил гранату в стог.

– Господин офицер приказывает – ищи в стогу свой маленький киндер, – пробормотал перепуганный переводчик. И пятится, пятится от стога…

Ксанка страшно закричала, отбросила вилы и побежала к стогу. Разгребает солому и воет. Ракитнянцы от своих хат на нее смотрят, плачут, а ближе подойти боятся.

Офицер что-то раздраженно выкрикнул. Солдаты подхватили Ксанку, оттянули от стога.

– Баба… баба… – переводчик совсем потерял голову от страха. Трясется, пот глаза заливает. – Баба… Господин офицер приказывает… Вилами ищи. Вилами… Нельзя руками. Убьет.

А солдаты уже снова Ксанке в руки вилы – тык! И ногой по спине – к стогу! А из стога едва слышно, как ребенок пищит.

Ксанка осторожно вилами солому разгребает, руки трясутся…

– Потерпи, родненький… Сейчас мама тебя…

Отбросила солому. Глаза сумасшедшие. Снова – вилы в солому. И прислушивается – слышно ли еще Степанчика?

– Если гранату вилами зацепит – всех на куски разорвет, – переводчика аж скрутило.

– В любом случае сейчас рванет, – сказал полицай.

Откуда Кнут взялся? Как до стога добежал? Ксанка еще отбрасывала солому, в стогу еще плакал ребенок, а переводчик вместе с полицаем еще отсчитывали секунды до взрыва, когда Кнут нырнул в стог, через миг появился со Степанчиком и с такой силой швырнул сверток с ним прочь, что тот упал метров за восемь от стога.

– Вот сука! – обиделся полицай.

В тот же миг взрыв разорвал на куски и Кнута, и Ксанку…

Гришка с двумя перемерзлыми свеклами вернулся в Ракитное под вечер. Заплаканные бабы встретили его еще в степи. Рыдали жутко, тихо – о страшной гибели Ксанки и Кнута. Схорониться Гришке велели, – немецкого офицера так оскорбил поступок Кнута, что приказал убить Гришку и стрелять в каждого, кто осмелится подойти к Степанчику.

– А где пацан? – Гришка спрашивал, но голоса своего не слышал.

– Немец его аж под забор закинул, – заплакали бабы. – Там и лежит, бедолага. Боятся люди к нему подойти. Немцы сказали – кто подойдет, застрелят…

До темной ночи Гришка прятался в соседской хате и смотрел на двух немецких часовых, что стояли у забора. А под забором разрывался от плача, хрипел маленький Степанчик.

– Это что ж, Ксанка зазря погибла… – кольнуло в сердце. Помолчал и добавил: – И немец…

Под утро Степанчик затих.

– Помер, не иначе… – горько вздохнула соседка, у которой прятался Гришка.

Калека упал на колени и пополз к забору. Часовые уснули, словно Бог им глаза закрыл. Гришка нашел безмолвный сверточек, прижал к груди, скорее прочь пополз. За соседской хатой на ноги встал, сверточек развернул.

– Неужели Ксанка зазря погибла… И немец…

Степанчик выжил. Когда Ракитное уже освободили и ракитнянцы впервые после страшных лет оккупации собрались на площади у клуба, плакали и смеялись, пили горилку, поминали погибших и умерших, Гришка встал со стаканом в руке и вдруг сказал:

– И за немца того… Который моего Степку спас…

Ракитнянцы калеку выслушали, а пить с ним не стали. Зыркали на рыжего малыша…

– Чисто немец! – сказал кто-то, как клеймо наложил.

Так маленький Степка стал для ракитнянцев немцем. А калека Григорий, когда напивался, все рассказывал сыну про немца, который когда-то давно положил ему в ладонь конфету и приказал вырастить сына сильным.

В шесть лет в Степке было мало силы и роста, спутанные рыжие волосы и очочки со сломанной, перевязанной веревочкой дужкой на симпатичном курносом носу. Другие пацанята гоняют по селу, аж пыль коромыслом, а Степка усядется на лавке и все под ноги смотрит. И что с ним такое?

Маленькая Маруся рассердилась не на шутку, аж намысто в сердцах дернула, да испугалась, что нитка порвется, отпустила. «Степка-Степка! Куриная жопка!» Так смотрел, что и очочки запотели, а не кумекает, дурачок, что нужно за Марусей следом идти, потому что она для того к дому и вернулась, чтоб мимо Степки пройтись и похвастаться, какая она красавица писаная.

Уже до калитки дошла и еще раз обернулась: неуверенно, как маленький теленок, Степка шел следом за Марусей. Девчушка повеселела. От калитки отступила и уселась в траву под молодой сиреневый куст. Вот вроде вообще не видит мальчишку. Вот вроде такое у нее дело – сидеть под кустом и для своей забавы маленькую хатку строить.

Степка подошел к сиреневому кусту, оглянулся и осторожно опустился на коленки напротив Маруси. Девчушка насупилась, стрельнула глазами, мол, а дальше что?

Молчит Степка. Молчит. С намыста кораллового очей не сводит.

– Степка! Ты зачем за мной пошел? – словно только что немца увидела.

– Слышишь… Маруська… – И глазенки под очочками – хлоп-хлоп…

– Чего? – с вызовом говорит.

– Дай… только дотронуться…

Вот это дело! Маруся манерно глазки закатила, сложила губки бантиком.