Ши прошел мимо рядов вооруженных стражников под бой ритуальных барабанов и пронзительные звуки рожков, разрезающих пространство, заполненное многочисленными треножницами и курильницами в форме журавля и черепахи — символов успеха и долголетия, — из которых поднимался дым благовоний из молодых побегов сандалового дерева и сосны.

Лицо Наисветлейшего было, как всегда, улыбчивым, но глаза выдавали печаль. Он подал знак рукой — и все слуги удалились. Отец и сын остались одни. Ши стоял на коленях, преклонив голову перед ступеньками, ведущими к трону. Ступенек было семь, они были сделаны из мраморно-желтого камня твердой породы с золотыми прожилками, названия которой Ши не помнил. Он не видел, но чувствовал каждое движение души и мысли своего отца и понимал, что разговор будет серьезным и его последствия для него будут далеко идущими.

Наисветлейший жестом разрешил сыну подняться на ступеньки и сесть перед троном. После некоторого молчания, которое подчеркнуло громадные размеры тронного зала, замершего в ожидании, пропитанном сандалом, сосной и полынью, Наисветлейший начал свою речь, каждое слово которой он произносил медленно, как будто хотел услышать эхо, как будто оставлял недописанным иероглиф:

— Многие упрекают меня в отсутствии боевых действий против чжурчжэней. Я считаю, что у нас достаточно девушек, умеющих делать шелковые ткани. Ведь несколько шелковых полотен спасают жизнь тысячам подданных. Бунтуют те князья, которые потеряли свои земли. Но почему я один обязан защищать их земли, когда они не сделали ничего, а только выли и тявкали из подворотни? Если бы они хотели, то сами бы могли вставать на заре и заниматься боевыми искусствами, а не искать новых наложниц. Возможно, я и не дал некоторым валяться на подушках в своих дворцах, но я дал Китаю порох, компас и книги, которые теперь печатаются по всей стране.

Что же, пусть эти князья тоже присоединятся к тебе — и пусть только попробуют не присоединиться! — тогда они сами пусть упрекают себя.

Но не содействуй ни победе, ни поражению. Победа немыслима. Кочевники, как крысы, не знают страха и не помнят поражений. Они толпами идут туда, где другие создают богатства, опустошая города и целые области. Лучше бросить им кусок и заткнуть на время их глотки. Пусть я имею плохой мир. Но этот мир дает возможность нам развиваться, поэтам писать, художникам творить, строить дворцы и города, храмы, женщинам рожать и радовать нас.

Целые группы и отряды собираются пойти войной против завоевателей и освободить нашу землю. Но силы не равны. Китай — это мед, а кочевники — это мухи, которые плодятся многократно, когда их убивают. Собери под свои восемь знамен всех недовольных, всех, кто хочет пойти на войну с чжурчжэнями, всех, кто упрекает меня в бездействии и слабости, поведи их. Пусть те, кто кричит о храбрости, проявят храбрость, как могут, пускай они сами послушают звуки хуского рога [10] .

Этим ты решишь две задачи. Первая — ты уведешь всех недовольных из Ханчжоу, оставив мне разбирать интриги дворцовой мелочи и трусливых выскочек. Если ты победишь, то слава тебе — моему наследнику, а значит, и мне. Это усиление империи. Если ты проиграешь, то все, кто против моей политики, будут разбиты и убедятся в моей правоте. И никто не посмеет сказать, что я трус, ведь ты — мой сын. Но тебе еще рано управлять государством, а для ратных дел — ты уже Воин, идущий по Пути Воина.

Иди — и любой исход приведет нас к победе. Но береги себя, гордыня не стоит того, чтобы отдавать за нее свою жизнь. Пускай погибают те, кто упрекает нас в трусости, пускай они демонстрируют свою смелость. Помни, ты должен проявлять осторожность и выжить любой ценой. Если надо, принимай вид простого воина. Монах-Учитель поедет вместе с тобой.

— Когда? — сдержанно спросил Ши.

— Астрологи скажут, когда звезды будут расположены к тебе. Но уже завтра ты должен начать собирать под свои знамена всех, кто хочет Ч пойти в поход против чжурчжэней, чтобы освободить Кайфын. — При слове «Кайфын» улыбка Наисветлейшего приобрела оттенок грустной усмешки.

Ши вернулся в свои покои. Комната была убрана, Бао перенесли в ее комнаты. Ши долго сидел перед зеркалом, всматриваясь в свое будущее. Восьмирукая воинственная Небесная Богиня и воины, которые были в два раза меньше ее размерами, по обе стороны от нее, расположенные в нише в другом конце зала, отражались в зеркале и при изменении освещения казались живыми, пришедшими из неизвестного будущего.

В верхней правой руке Небесная Богиня держала меч, в средней — стрелу, в нижней — копье, в левой верхней она держала щит, в средней левой — лук, а в нижней левой — колчан для стрел. Еще одна правая рука, кисть которой с сомкнутыми большим и указательным пальцами была обращена ладонью вверх, располагалась на уровне Дань-Тяня, а кисть левой руки, с сомкнутыми большим и указательным пальцами, была направлена вертикально вверх, причем большой палец был прижат точно к сердцу. На вершине огненно-красного нимба Небесной Богини находился лотос с голубыми лепестками, из которого как бы вырастала трехъярусная пагода. Голубые и алые ленты, украшающие Небесную Богиню, при колебаниях света свечей, казалось, извивались, а сама она казалась летящей, размахивающей шестью руками и побеждающей в спокойствии и медитации, о чем говорили ее руки около Дань-Тяня и сердца. Спокойствие и уверенность Небесной Богини передались Ши, как священное послание, сделанное некогда посвященным монахом-скульптором.

Ши встал, поклонился зеркалу и пошел спать, еще ничего не зная о своем пути, кроме того только, что с ним на его Пути Воина будут Спокойствие и Уверенность.

Для меня эта ночь, наоборот, оказалась беспокойной. Во-первых, сначала была великая радость. Свет стал пульсировать — это был знак, что малыш обрел свое сердце. У ребенка нет еще ни лица, ни ног, ни рук, но уже бьется сердце. Моей радости не было предела. Бао спала, на ее прекрасном лице играла улыбка-воспоминание о вечерней встрече с Ши, когда она вернулась, сияя от радости, в разноцветных каплях фруктовых соков — вся сладкая, радужная и счастливая.