Северянин называл себя в стихах «самоучкой-интуитом», но с первых сборников

проявлял интерес к вопросам стихотворного мастерства. В «Автопредисловии» к 8-му

изданию «Громокипящего кубка» поэт писал: «Работаю над стихом много,

руководствуясь не только интуицией...».

Не желая писать «примитивно», он сознательно экспериментировал со словом,

стихом и рифмой. Особый интерес представляют десять придуманных Северяниным

новых строфических форм: миньонет, дизель, кэнзель, секста, рондолет, перекат,

квадрат квадратов, квинтина, перелив, переплеск, которые поэт использовал в своем

творчестве и описал в «Теории версификации» (1933 — Северянин, 591 — 597). Эта

работа дает интересный материал авторского самоосмысления, но не

23

Пашуканис В. От издателя // Там же. С. 7.

достаточно изучена исследователями стиха. Серьезное внимание привлекают и

лексические неологизмы Северянина. Их анализ позволяет сделать вывод о единстве

творческого мира поэта, для которого возвращение к классической традиции в

эстонский период не означало отказа от словотворческих экспериментов 1910-х гг.

Однако чаще всего отдельные периоды творчества Северянина оцениваются крайне

неоднозначно, есть тенденция к их противопоставлению. На момент показалось, что

было «два разных поэта, носивших одно литературное имя, — пишет автор одной из

работ о поэте. — <...>“Ручейковую” и ласковую лирику Северянина, рожденную

любовью к земле, с которой был долго и горько разлучен, надо сегодня возродить,

отделив и от ироничных салонных “поэз”, и от крикливой саморекламы ранних

программных стихов. У нее задачи иные и иное лицо. Пусть поэт в новой, посмертной

жизни на родине не столько “эпатирует” презренного обывателя, сколько напоминает

людям о дорогом чуде — о чувстве родины, разрыв с которой — всегда мучителен»24.

Двойственность восприятия поэзии Северянина определяется общей

неразработанностью его наследия, которое нередко предстает обедненным, разъятым

на случайные фрагменты.

Я - соловей, я без тенденций

Остается распространенным миф о равнодушии Северянина к общественной

жизни. На самом деле его лирика и публицистика, когда- то отвергнутые на родине по

идеологическим причинам, заслуживают пристального внимания. Не случайно Петр

Пильский в статье «Ни ананасов, ни шампанского» писал: «С этим именем связана

целая эпоха. Игорь Северянин был символом, знаменем, идолом лет петербургского

надлома»25.

Ощущение души, тоскующей в предгрозье Первой мировой войны, и лирическая

ирония по отношению к витавшему в различных слоях общества желанию уйти от

13

трагизма действительности в «бомонд» и «иностраны» остро и глубоко передавали

чувства современной Северянину интеллигенции. «В этот период, — вспоминала Е. Ю.

Кузьмина- Караваева, — смешалось все. Апатия, уныние, упадничество — и чаяние

новых катастроф и сдвигов. <...> Это был Рим времен упадка. Мы не жили, мы

созерцали все самое утонченное, что было в жизни, мы не

24

Бабигева Ю. В. Аще не умрет... Игорь Северянин // Игорь Северянин.

Классические розы. Медальоны. М., 1991. С. 5, 14.

25

П<ильский П.> «Ни ананасов, ни шампанского» //Сегодня. 1931. 15 сент.

боялись никаких слов, мы были в области духа циничны и нецеломудренны, в

жизни вялы и бездейственны»26.

В августе 1913 г. Северянин пишет Брюсову: «Какое отчаяние вокруг! Какая

безнадежность! Возможность процесса Бейлиса, ежедневные катастрофы, Балканская

гнусность, чума в Новочеркасске, кубофу- туристы...».

Позже, за несколько дней до объявления войны, отдыхавший в Эст- ляндии в

приморском поселке Тойла Северянин откликнулся стихами на убийство австро-

венгерского эрцгерцога Фердинанда: «Германия, не забывайся! Ах, не тебя ли сделал

Бисмарк? <...> Но это тяжкое величье солдату русскому на высморк!» Этакой рифме

позавидовал бы и Маяковский, сочинявший осенью 1914 г. патриотические плакаты