читающего мира к новому стихотворцу»21. Сергей Бобров в статье «Северянин и

русская критика» в хронологическом порядке представил читателю историю

отношений Северянина и критики, так оценив всю массу критических выступлений о

поэте: «Их много, этих листков. Их такая масса, что если бы перепечатать все —

вышло бы томов десять хорошо убористой печати»22.

Северянин внимательно следил за отзывами в печати о своем творчестве. В очерке

«Из воспоминаний о К. М. Фофанове» он написал, что у одного из своих знакомых, Б.

Н. Башкирова-Верина, при отъезде из Петрограда в 1918 г. оставил пятнадцать толстых

книг, нечетные страницы которых сплошь заклеены вырезками из журналов и газет

всей России — рецензиями о его творчестве и эстрадных выступлениях.

«Были в этих книгах собраны и все карикатуры на меня, — сообщал Северянин, —

а их было порядочно. Там же оставлен и шарж на меня углем работы Влад<имира>

Маяковского — голова в натуральную величину. Самое печальное, что этот знакомый

бежал из России в 1920 году, и судьба всех этих ценностей ныне мне не известна, хотя

он и уверял меня в прошлом году в Берлине, что эти книги, как ему “достоверно

известно”, находятся в полной сохранности, однако я все же сильно беспокоюсь...».

Пристальное внимание к журналистским отзывам было свойственно многим

писателям. Например, хорошо знакомый двадцатилетнему Северянину Леонид Андреев

был постоянным абонентом бюро газетных вырезок и составил из них несколько

тематических альбомов (альбомы под номерами 5--12 хранятся в Славянской

библиотеке, Хельсинки). Увидевший столь тщательную работу Л. Н. Андреева, В. В.

Вересаев иронически заметил, что с годами вряд ли целесообразно собирать эту

«газетную труху».

Иначе относилась к текущей критике А. Н. Чеботаревская. Она издала книгу «О

Сологубе. Критика, статьи и заметки» (СПб., 1911), состоявшую только из

положительных отзывов. Вскоре в октябре 1912 г. Северянин познакомился с

Сологубом, который стал ему наиболее близким из современников после К. М.

Фофанова. Считая Сологуба «самым изысканным из русских поэтов», Северянин,

скорее всего, не

21

Пашуканис В. От издателя // Критика о творчестве Игоря Северянина. С. 7.

22

Бобров С. Северянин и русская критика // Там же. С. 29.

вольно подражая ему, задумал аналогичную книгу критики о своем творчестве.

Выход сборника «Критика о творчестве Игоря Северянина», в котором из «всего

невероятного количества газетных и журнальных статей» о поэте дано «несколько

характерных моментов северянинского “успеха”»23, стал важным этапом в осмыслении

творчества поэта. Судя по письму Пашуканису, предполагалось второе, дополненное

издание критических отзывов о творчестве Северянина.

Мои волшебные сюрпризы

12

Северянин складывается как поэт со своей собственной программой уже в 1908—

1912 гг. Создавая школу эгофутуризма, он заботился об обновлении поэтического

языка. В письме от 2 июля 1911 г. Богомолову поэт излагает свою теорию рифмы.

«“Непредвиденность” доказывает жизненность, а потому надобность ассонанса.

Возьмем народную пословицу, притом — первую пришедшую на ум: “Жизнь пережить

— не поле перейти” — “жить” и “ти”, что ни говорите, ассонансы, хотя и плоские.

Основываясь на “народном слухе”, как наиболее непосредственном, мы можем — и,

может статься, должны?.. — ввести в поэзию новую форму дисгармонической рифмы,

а именно диссонанс. Пословица блестяще это подтверждает: “Тише едешь — дальше

будешь”. Спрашивается, как же назвать — “едешь” = “удешь”, если не диссо? Найдите

в моих “Электр<ических> стих<ах>” “Пятицвет”; — Вы найдете целый цикл подобных

стихотворений. Надо иметь в виду, что ухо шокировано этим новшеством только

сначала; затем оно привыкает. Отчего можно произвести пословицу на диссо без

предвзятого чувства, и отчего нельзя прочесть стихи в диссо, не смущаясь?»