— Мечтатель сегодняшнего дня идет по путям новой фантастики и новых

странствований.

Маринетти, так прекрасно понявший душу городской культуры, презрительно

отмахнулся от всего не городского, от всего того, что лежит за городскими

шлагбаумами. Но Маринетти отдал искусство в услужение современной культуре; он

слишком прозаик и потому-то забыл о таинственных общениях души поэта с душою

мира, забыл о том, что мечтатель, прогуливаясь теперь по тротуарам города, трепет

свой несет все туда же — в хрустальные замки творческой фантазии...

И конечно, не с маринеттизмом, а с истинным футуризмом идет восторженная и

громоносная юность, идет средь болотных огней повседневности, великая в буйстве с

пламенными словами заклинаний:

И потрясающих утопий

Мы ждем, как розовых слонов!..

«Гнила культура, как рокфор...» - говорит Северянин, а там вдали лучится палевое

царство грез, но современный мечтатель не занавешивает окна своей комнаты от

уличных фонарей, не заглушает шума улицы, не зажигает сальную свечку в

сантиментальном испуге.

Через современность должен пронести он свою мечту и сквозь мечту должен

созерцать современность.

Мечтатель Блока спустился в угарный уличный кабачок, современный же мечтатель

тоскует в шантане:

Шампанского в лилию! Шампанского в лилию!..

И если блоковский поэт держал за рукав полового из кабачка в надежде, что хоть

этот приникнет к причудливым словам поэта о легко- вейной пляске вечерне-синего

снега, то не северянинский ли мечтатель изнывает пред нагло-накрашенной кокоткой

Зизи.

Бледный, сумеречный силуэт Незнакомки расцвечивается у Северянина яркостью

красок в двуликом образе Прекрасной Дамы сегодняшнего дня. И зовут эту

Прекрасную Даму: Демимонденкой и Лесофеей. Это она проходит в шумном платье

муаровом, это она несется на лан- долет по островам к зеленому пуанто. И ей поет

свою песнь двуликий поэт - наивный мечтатель в образе столичного дэнди.

И песнь пенная фантазмами шампанского — во имя той, которая в шумном платье

муаровом сменяется другой песнью, пахнущей лугами и травами, во славу Лесофеи. И

с грешно-алых губ поэта упадают нежные и молитвенные слова.

Царство холодных лучений и зеркальных отраженностей, царство парфюмерии и

судорог городских масок и поэзия, впитавшая в себя мотив шантанного напева,

ароматная утонченным запахом модных духов, пряная, как ликер Crиme de Violette. А

за всем этим бледное молитвенное лицо:

Зизи, Зизи! Тебе себя не жаль?

Не жаль себя бутончатой и кроткой? Иль может быть цела души скрижаль И лилия

не может быть кокоткой?..

Грядет механизированный человек, грядет бездушное машинное царство, которого

так алчет современность. Но мечтателю нечего становиться по рецепту маринеттизма

приспешником этого царства, точно так же как нечего бросаться под колеса

чудовищной машины технической культуры, дабы задержать ее всепобедное шествие.

Жива Прекрасная Дама! Жив мечтатель! И есть магические слова, преображающие

293

тусклый прозаизм будней в царство безразумных чудес, и

В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли,

Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль де Кок, —

есть еще, значит, молитвенник...

И в бессветности потерявших грани дней и ночей города пишется новое Евангелие

современного мечтательства.

Александр Редько ФАЗЫ ИГОРЯ СЕВЕРЯНИНА

Игорь Северянин — Надсон. Мадагаскарская королева на автомобиле. —

Обнаглевшая бездарь .
– Пустая душа

I

По ходячей молве Северянин представлялся свежим, юным счастливцем, только

вчера пришедшим в мир, чтобы дерзать.

Ныне эту ходячую молву разрушает не кто иной, как сам Северянин.

Соблазненный своей громкой известностью и возможностью предать тиснению и

восторженной оценке поклонниц и поклонников всякую строку, им когда-либо

написанную, автор «Ананасов в шампанском* приложил к сборнику особый отдел.