1) Официальное, апологетическое название правого военного переворота 1955 г., когда традиционная латифундистская элита страны свергла популистский режим генерала Перона.

2) Национальный Институт Аграрной реформы (выполнявший фактически и функции Министерства сельского хозяйства).

3) В противоположность сцене, описанной в книге Э. Сабато «Другой лик перонизма» — праздничное ликование аристократов и плачущие на кухне служанки (в дни свержения Перона).

53511959-1966 годы вы знали в аргентинском «Кантри-Клубе» и в компании с которыми вы иногда совместно выражали свою ненависть к перонизму.

Здесь на Кубе покорность интеллигенции приняла гораздо менее утончённые, чем в Аргентине, формы. Здесь та находилась в прямом рабстве, не прикрываемом маской безразличия (как там) — и в гораздо меньшей мере подчеркивала свою интеллигентность; это было просто рабство на службе у позора, ничем не отягощенное и не облагороженное: они просто болтали.

Но всё это—лишь литература. Послать Вам—как это сделали Вы для меня—книгу (о кубинской идеологии) значило бы попросту отложить ответ на год; сегодня я могу лишь показать — как попытку потеоретизировать насчёт этой революции, первую попытку, м. б., серьезную, но в высшей степени «практическую» (как и все наши вещицы закоренелых эмпириков) —книгу «Партизанская война». Это продукт почти ребяческой гордости умением размещать слова в определённой последовательности; она не претендует на объяснение серьезных вещей, которые Вас беспокоят. И, м. б., не сумеет сделать этого и вторая книга, которую я думаю опубликовать, если национальные и международные обстоятельства не заставят меня снова взяться за оружие (дело достаточно малозначащее для члена правительства, но вызывающее энтузиазм у человека, склонного к приключениям). Предваряя то, что может появиться—или не появиться (книга), могу сказать вам—синтезируя её содержание,—что Революция эта — продукт чистой импровизации. Один из руководителей компартии, посетивший нас в Сиерра-Маэстре и восхищённый такой всеобъемлющей импровизацией и тем, какими подогнанными оказывались все пружины и колесики, самостоятельно функционировавшие и складывающиеся в единую централизованную организацию, сказал, что это — самый совершенно организованный хаос в мире. И этим качеством Революция обязана тому, что развивалась значительно быстрее, чем её идеология. В конце концов Фидель Кастро был кандидатом в депутаты от буржуазной партии, столь же буржуазной и респектабельной, как Радикальная партия в Аргентине; он следовал по стопам погибшего лидера—Эдуардо Чибаса", до-

1) Наиболее видный деятель либерально-этической оппозиции режиму коррупционной демократии на Кубе, основатель Ортодоксальной

– << о| партии. Застрелился во время выступления по радио (в 1951 г.), призвав народ к борьбе против коррупционного режима.

5361 письма

статочно схожим по характеру с [лидером наших радикалов] Ирри-гойеном1, и мы, шедшие за ним, были группой людей, политически мало подготовленных, обладавших лишь зарядом доброй воли и врождённой честности. Это и выражал наш девиз: «В 1956 году станем героями или мучениками». А немногим раньше нашим (или вернее — Фиделя) кличем было: «Стыд против коррупции». Так в простых фразах мы синтезировали нашу линию — не более сложную, чем эти лозунги.

Война сделала нас революционерами. Не существует для революционера опыта более глубокого, нежели война; не сам по себе тот факт, что мы носим оружие, убиваем, ведём борьбу того или другого типа—но совокупность всего, связанного с участием в войне; осознание того, что вооружённый человек представляет собой боевую единицу и стоит любого другого вооружённого человека и может уже не бояться других вооружённых людей... Объяснение (нами, руководителями) безоружным крестьянам, что они могут взять оружие—и показать солдатам, что вооружённый крестьянин стоит лучшего из них... И вместе с тем осознание того, что сила одного мало чего стоит, если кругом неё нет силы всех; осознание того, что революционные лозунги должны отвечать животрепещущим стремлениям народа; и сама учеба у народа — познание его самых глубоких чаяний и умение превратить эти чаяния в знамя политической агитации...

Через эту школу прошли мы все—и поняли, что жажда земли является самым мощным стимулом для борьбы крестьян на Кубе. Фидель понял и многие другие вещи, в своём развитии он превратился в народного вождя, каким он является сегодня,— и в гигантскую, объединяющую народ силу. Потому что Фидель в первую очередь—это в полном смысле слова объединитель, неоспоримый вождь, который устраняет все разногласия, разрушает их своим осуждением. Подчас—используя их, в других случаях—когда речь идёт о деньгах или честолюбии—бросая им вызов, он всегда со страхом воспринимается противниками.

Так появилась на свет эта Революция, так рождались её лозунги и так мало-помалу вокруг этих фактов начиналось теоретизирование, создавалась теория, которая шла на буксире событий. Провозглашению—в горах Сьерра-Маэстры—Закона об Аграрной рефор-

1) Й. Йригойен—основатель радикальной партии Аргентины.

53711959-1966 годы

ме предшествовал раздел между крестьянами земли в этом районе. И лишь поняв на практике многие и сложные реальности, мы изложили наш первый, робкий закон, в котором не рискнули ещё на главное: уничтожение латифундий.

Для континентальной прессы мы не были слишком плохими парнями по двум причинам: во-первых, благодаря исключительным качествам Фиделя Кастро как политика: он никогда не переходил известных границ, излагая свои цели и намерения, и сумел завоевать восхищение репортеров большой прессы, симпатизировавших ему и использовавших лёгкий путь к успеху—сенсационную хронику. Во-вторых же, потому что североамериканцы—великие доки по части тестов и циркулей для замеров всего—использовали один из своих измерителей, приложили одно из своих лекал и нашли для Фиделя привычную графу.

Согласно их классификационным таблицам лозунг «национализируем общественные службы» должен был читаться, как «мы постараемся, чтобы этого не произошло, если получим разумное вос-помоществование», где говорилось «ликвидируем латифундии», подразумевалось «используем вопрос о латифундиях, чтобы выудить деньги для нашей политической кампании—или для нашего личного кошелька»—и далее в том же роде.

Им никогда и в голову не приходило, что провозглашённое— с такой резкостью и наивностью — Фиделем Кастро и нашим «Движением 26-го Июля» было действительно тем, что мы собирались осуществить на деле; мы были для них частью «великого хапка» этого полувека, мы говорили правду, притворяясь и готовясь увернуться от неё. Эйзенхауэр говорит, что мы изменили нашим принципам —и это отчасти верно, если смотреть на вещи с его позиции, ведь мы изменили тому нашему образу, который сложился у них в голове, повторилась—но будучи вывороченной наизнанку—притча о пастуш-| ке и волке0.