Мама подумала, что теперь она может совершить са­моубийство, но она не нашла ничего, чем можно было бы перерезать себе горло. Она находилась на первом эта­же и потому не могла выброситься из окна. Ей негде было искать веревку, но у нее было ее платье. Она села, оторва­ла подол, сделала несколько полос и связала их вместе.

— Наконец я была готова. Но мне нужно было сде­лать кое-что еще. Я нашла рядом с жаровней кусок угля, подняла его, попробовала на стене, как он пишет, и на­чала сочинять.

Когда мама произнесла первую строку своего стихот­ворения, у меня болезненно сжалось сердце.

Деревья голы.

Вдалеке я слышу печальный крик гусей.

Если б только кровь моя и слезы окрасили сливовые цветы...

Но я бы запретила им цвести.

Нет смысла в жизни, в сердце пустота.

И каждое мгновение — море слез.

Бабушка говорила мне, что мама писала прекрасные сти­хи. Но я не знала, что она была знаменитой поэтессой — той самой, которая оставила на стене это трагическое стихотворение. Я с изумлением смотрела на мать. Это стихотворение сделало ее бессмертной, как Сяоцин, Тан Сяньцзу и других великих поэтов. Неудивительно, что отец разрешил маме взять мою поминальную дощечку. Она была великой женщиной, и для меня было бы боль­шой удачей и честью, если бы она поставила на ней точ­ку. Так много ошибок, так много заблуждений.

— Когда я писала эти слова, я не знала, что останусь жива и что другие беженцы, среди которых было много мужчин, найдут мои стихи, запишут их, опубликуют и сделают их известными всей стране, — рассказывала мама. — Я никогда не хотела быть известной и боялась, что меня обвинят в том, что я гонюсь за славой. Ах, Пион, когда ты цитировала это стихотворение в зале Цветущего Лотоса, я чуть не задохнулась. Ты была един­ственной веной, по которой текла моя кровь, един­ственным ребенком, и я решила, что ты все знаешь, по­тому что ты и я, мать и дочь, так тесно связаны друг с другом. Я думала, ты стыдишься меня.

— Я бы никогда не стала читать это стихотворение, если бы знала. Я бы никогда не причинила тебе боль.

— Но я была так напугана, что заперла тебя в комна­те. С тех пор я все время раскаиваюсь в этом.

Я не могла не винить моего отца и дедушку в том, что случилось в Янчжоу. Они же мужчины. Им следовало спасать своих женщин.

— Как ты могла вернуться к папе? Ведь он заставил тебя пожертвовать собой. А потом дедушка заставил ба­бушку спасти себя и сына.

Мама нахмурилась:

— Я к нему не возвращалась. Он сам пришел за мной.

Я жила ради него, и так я стала твоей матерью. Закон­чив писать стихотворение, я обернула самодельную ве­ревку вокруг балки, завязала ее вокруг шеи, но тут в ком­нату вошла маньчжурка. Она разозлилась и больно уда­рила меня, но это не заставило меня отказаться от моего плана. Если не сейчас, то такая возможность предста­вится мне в дальнейшем. Раз они собираются держать меня для какого-то маньчжурского князя, то им нужно одевать меня, кормить, давать кров. Я всегда смогу най­ти оружие, чтобы совершить самоубийство.

Сводница повела маму в главный зал. За столом си­дел генерал. Отец стоял на коленях, прижавшись лбом к полу, и ждал.

— Сначала я решила, что они поймали твоего отца и собираются отрубить ему голову, продолжала мама.

Я так много сделала и прошла через столько испыта­ний, и все напрасно. Но он пришел для того, чтобы вы­купить меня. После всех этих ужасных дней, наполнен­ных убийствами, маньчжуры решили показать, какие они цивилизованные. Они надеялись, что сумеют по­бороть хаос и установить порядок. Я слышала, как они торговались с твоим отцом. Я онемела от боли и горя и не сразу сумела заговорить. «Любимый, — сказала я, — ты не можешь забрать меня. Я все равно что умерла». Он понял, что я имею в виду, но не передумал. «Я потеряла нашего ребенка», — призналась я. По щекам твоего отца побежали слезы. «Мне все равно, — ответил он. — Я не хочу, чтобы ты умерла, не хочу терять тебя». Видишь, Пион, он не оставил меня после всего, что случилось. Я была так изломана, что он мог продать меня, как это собирались сделать насиловавшие меня солдаты, или просто выбросить на улицу.

Слышала ли это бабушка? Она не присылала сыно­вей, чтобы наказать отца и дедушку. Разве она не пони­мает, что поступала несправедливо?

— Как мы можем винить мужчин, если я и твоя ба­бушка сами сделали свой выбор? — спросила мама, слов­но прочитав мои мысли. — Твой отец избавил меня от ужасной судьбы, которая закончилась бы самоубий­ством.

— Но теперь папа служит маньчжурам. Как же он мог? Неужели он забыл, что они сделали с тобой и бабуш­кой?

— Разве такое можно забыть? — спросила мама с мяг­кой улыбкой. — Он никогда этого не забудет. Он бреет лоб, заплетает волосы в косу, носит маньчжурскую одеж­ду. Но это всего лишь костюм, прикрытие. Твой отец доказал мне, что он — человек, который до конца оста­ется верным своей семье.

— После моей смерти папа уехал в столицу и оставил тебя одну. Он... — Наверное, я слишком близко подо­шла к тому, чтобы упомянуть о своей поминальной до­щечке, потому что мне было трудно продолжать.

— Он уже давно принял это решение. — Мама мыс­ленно вернулась во время, предшествовавшее моей смер­ти. — Ты должна была выйти замуж. Он очень любил тебя. Мысль о разлуке была ему невыносима, и потому он принял назначение на пост в столице. После твоей смерти он еще больше захотел находиться дальше от все­го того, что напоминало о тебе.