Шрифт:
Все?
– спрашиваю.
– Все.
Так ушли-то почему?
Да задолбала! Я к ней терпимо отношусь, а она ни хрена не ценит. П-пристала вчера как банный лист: «Когда ты уж вынесешь елку?» А зачем вообще ее н-надо было б-брать? Так что я поживу у т-тебя пару дней.
А где ж вы спать будете?
Д-да хоть на кухне. Возьму у соседей раскладушку. У них есть, я знаю.
Ну хорошо.
Меня поздравляли. Провозглашали в мою честь тосты. Каждый из гостей преподнес мне подарок. Одри подарила чернильную ручку, Вдова - ошейник от блох для Чехонте.
Полковник подарил компас и бинокль, Седой - плоскую двухсотграммовую фляжку.
Чичиков торжественно преподнес мне роскошный фолиант «Мертвых душ». Михаил Николаевич просто сказал, что я могу за май не платить. Понравился мне и подарок Прометея -его автобиография.
Много пили. Пели. Я упорно воздерживался и от первого, и от второго.
Я сижу на подоконнике, и, болтая ногами, наблюдаю за этими людьми. Мне и весело и грустно. Одновременно. Ну что, Ленька, говорю я себе, ты хотел одиночества? Ты этого добился.
Ко мне подходит Одри.
Грустишь?
– спрашивает она.
Нисколько.
Хотела тебе кое-что сказать.
Говори.
Я выхожу замуж.
Вероятно, я забавен в своем удивлении, Одри рассмеялась, глядя на меня в этот момент.
– За кого?
– спрашиваю.
– Ты его не знаешь. Позавчера познакомились.
То есть и ты его не знаешь.
Перестань. Мы проболтали с ним шесть часов.
Где вы с ним здыбались?
Познакомились в «Музее партизанской славы».
Чем он занимается?
Пиратским видео.
Чем же он тебя привлек?
Он очень милый.
Не сомневаюсь. Он так быстро сделал тебе предложение?
Пока нет. Но ведь это формальность.
Я тоже так думаю.
Одри уселась рядом со мной на подоконнике.
Господа!
– восклицает Чичиков.
– У нас катастрофическое положение - закончилось горючее. Будем бросать жребий, кому идти за водкой?
Не надо, - говорю.
– Я схожу.
Одного я тебя не отпущу, - объявляет Седой, - я с тобой.
Убегаешь от меня?- интересуется Одри.
Это ты выходишь замуж, - напоминаю я.
Ну, это формальность.
34.
Поздний вечер. Сидим на скамейке с Танилюком. Он пьян. Пьян - вдребезги, в хлам, в лоскуты. Я еще держусь. И на ногах держусь и в рамках приличия. Но если добавлю буквально грамм сто-двести, то последующие часы будут недоступны для завтрашней памяти.
Мы возвращались из супермаркета. Сели отдохнуть. Приговорили бутылочку. И вот сидим. Собираемся с мыслями. А дома нас ждут друзья.
Слышим, топот ног, крики... К нам подбегает паренек лет тринадцати. Черный. Точнее мулат, насколько я могу судить.
– Дяденька, - просит он, - спасите...
Говорит на чистом русском без тени акцента.
За ним бегут четверо скинхедов. Не таких, как в кино, прозаичней... Абсолютно бритый только один, по-видимому -главарь, он в армейских ботинках, на шее вытатуированы языки пламени. Вид свирепый. Остальные тоже явно не из консерватории, но этот самый опасный.
Обидно, что Седой потух. А без его физической поддержки мне становится страшно, даже алкоголь в крови не спасает от мандража. Но виду я не подаю. На всякий случай беру пустую бутылку в руку. И незаметно наступаю ногой на ногу Седого. Но тот лишь что-то промычал. Мулатик стоит у меня за спиной.
– В чем проблемы, юноши?
– спрашиваю я, подбежавших. А сам думаю: я не дрался уж лет пять, ох и наваляют же мне.
Слушайте, - говорит бритоголовый, - вы нам на фиг не нужны. Отдайте нам этого Чунга-Чангу, и мы вас не тронем.
Нет уж, - говорю, - послушайте вы, санитары, мля, каменных джунглей. Если вы свалите, мы вас тоже не тронем.
Четверо парней глядят на меня в полном недоумении, а главарь даже склонил свою бритую башку набок, как это делают собаки, когда видят нечто новое, необычное для них...
Проходит пара томительных секунд. Очень-очень долгие секунды. Секунды длинной в бесконечность. Ах, как не хочется мне получить армейским ботинком в рыло. Это больно. Я помню.
Вдруг резко поднимается Танилюк и как рыкнет громким неожиданным басом:
– А ну срыгните отсюда, подосуки!
Парни опешили. Один из них говорит бритоголовому:
– Да ладно, Шмель, ну их! Они синие совсем.
Тот, соглашаясь, кивает.
Они неохотно отходят, но на прощание Шмель указывает на меня кривым пальцем: