Через секунду в щель под дверью проскользнул обрывок бумаги. Лен быстро поднял его и перевернул. Послание гласило:

«Отстаньте вы от меня! Хотя бы сейчас!»

– О, господи, мое сердце не выдержит этого… - запричитала Жанна. – А почерк? Почерк ее?

– Буквы огромные, размашистые и печатные, так что не понятно. Пойдемте все на кухню, оставим его в покое.

Трое спустились на кухню. Жанна пыталась приготовить завтрак, но у нее все валилось из рук, и тогда Лен попросил ее сесть, а сам начал варганить кушанье. Эрик Штерн, услыхав новости, нахмурился и сидел задумчиво, ни с кем не разговаривая.

– Ну, вот и все… - лепетала Жанна, - Нимм убежал, свадьбы не будет, балету конец, дочь несчастна, а значит, и я несчастна...

Муж прервала ее:

– Жанна, перестань. Это естественный процесс. Нельзя было списывать его со счетов. Это не первый случай конверсии предполагаемой константы. Просто теперь будет жить, как это делает девяносто семь процентов человечества. Лить слезы и убиваться по этому поводу это то же самое, что роптать на голод – это части нашего существования, и нужно было с самого начала не повышать своих ожиданий.

– Легко тебе говорить! А у нее даже образования должного нет – она предпочла ему балет. А теперь что? Куда она теперь с этим балетом? – Жанна смотрела на мужа в ожидании ответа, но увидела только, как медленно открывается его рот, а глаза расширяются. Он смотрел куда-то за ее спиной. Жанна повернулась.

У входа в столовую стояла девушка. Стройная, грациозная, словно молодое деревце, она стояла в претенциозно стеснительной позе, перебирая изящные тонкие пальцы на женственных руках. На ней были короткие темно-синие джинсовые шортики и обрезанный выше миловидного пупка бледно-розовый свободный топ. Небольшая грудь придавала фигуре пропорциональную законченность. Длинные черные волосы были собраны в хвост так, что две тонкие пряди оставались висеть непринужденно по бокам от лица, а яркие голубые глаза, слегка подведенные тенями, в превосходном освещении столовой, казалось, излучали свой собственный свет. Ее тонкие, выразительные губы были напряжены, стараясь сдержать улыбку.

На секунду все впали в ступор. Но что началось потом, сторонний наблюдатель мог вполне принять за празднование выигрыша по крайней мере тонны золота в лотерею.

Все до одного, включая доктора наук Эрика Штерна – он исполнял особенно искренне – скакали и кричали, обнимали по очереди счастливую красавицу Юлю. Жанна буквально обслюнявила все лицо дочери поцелуями и намочила его слезами радости.

– Мой бог, да ты еще прекрасней, чем до конверсии! – почти что орал Штерн, делая таким образом комплимент и самому себе. – Да ты теперь будешь еще большая звезда, чем раньше!

Возня продолжалась еще несколько минут, после чего Эрик громко сказал:

– Ладно, ладно, успокойтесь! Дайте бедняжке отдышаться! И вообще, я должен вас предупредить, что баланс ее гормонов сейчас пребывает в нестабильном состоянии. Повод для празднования есть, но, Юля, не удивляйся, если ты почувствуешь себя плохо или…

– Я чувствую себя просто превосходно, - Юля заговорила в первый раз после обращения. Все сразу затихли, будто бы наслаждаясь ее мягким приятным голосом.
– Настолько превосходно, что сегодня я иду на генеральную репетицию, а завтра завоевываю себе славу лучшей балерины страны.

– Да ты и так лучшая! – поддержала дочь Андрея.

– Я знаю, - Юля широко улыбнулась и изобразила реверанс, - но вы сами знаете, кто будет смотреть концерт. А поэтому мое выступление должно быть идеальным.

– Так, все, садимся за стол, завтрак будет через полторы секунды! – толстая Жанна буквально порхнула на кухню, где Лен уже почти завершил приготовления завтрака, бросив его, когда появилась Юля.

– Эх… Я буду скучать по килограммам бисквитов, которые я могла поглощать будучи корявым.

* * *

– Юлька! Приве-ет! Ну ты куда пропала-то? Ты где всю неделю была? – девушка в пачке подбежала к Юле, как только увидела, что та вошла в раздевалку.

– Привет, Ань. Да нужно было кое-куда за границу с отцом слетать. Один очень важный человек попросил провести для его дочери мастер класс.

– О-о, ну это классно. Думаешь за границей работать? А Олеговна знает? – балерины называли свою немилосердную наставницу по отчеству, ставя под ударение последний слог, чем придавали каждому упоминанию о ней немного скатологичной комичности.

– Да, я ее известила. Она понимает, что в этой стране я уже стучусь об потолок своих возможностей.

– Ну, слава богу, что вернулась. Я уже думала – не дай бог мне твою партию танцевать. Я-то станцую, но зрители ждут твоего выступления, а не моего.

– Поэтому сейчас мы отрепетируем, а завтра так эту толпу расколбасим, что в следующий раз они все пойдут не в кино, а на балет, - сказала Юля, переодеваясь.

В первых рядах сидело несколько человек, чьи оценивающе строгие взгляды были устремлены на освещенную голубым светом сцену, где несколько белоснежных нарядов двигались плавно и синхронно, словно маленькие айсберги по волнам океана. По центру исполняла пируэты прима – Юля Стольникова. Поминутно та, кого девушки называли Олеговной, останавливала все действо, сидя внизу, и выдавала напутствия балеринам, либо советы светорежиссеру. Почти каждая из танцовщиц услышала в свой адрес по крайней мере пару замечаний. Но ни разу за всю репетицию Олеговна не упрекнула исполнение Юли. Напротив, когда репетиция была окончена, она подошла к ней и с бесстрастным лицом выдала: