Виктория Ивановна ничего не ответила. Казалось, что происходящее очень забавляет Максима, но – не ее. Ей вовсе не хотелось смеяться вместе с бывшим мужем! Больше всего она боялась, что Максим решил заявиться к ней надолго. Долгие годы в заключении способны изменить кого угодно, и чего от Максима можно ожидать теперь, Виктория не знала.

– А я ведь, Викуся, теперь бомж! – сообщил Максим после короткой паузы. – Родители померли, в доме нашем какие-то люди незнакомые живут – лишних комнат понастраивали, документы мне в нос тыкали – мы, мол, теперь хозяева, а тебя тут нет и не было… М-да… Многое изменилось за четырнадцать с половиной лет! Я как будто в другой мир вернулся. Надежда-то в Португалию умотала, слышала?

– Нет, – ответила Виктория. – Я в Шахтерском уже лет десять не была.

– Ну да, ну да! Я бы после той истории тоже уехал, – закивал Максим. – А Надька осталась, и в позапрошлом году вышла замуж за португальца!

– Это тебе тоже тетя Катя рассказала? – поинтересовалась Виктория.

– Да, она, – кивнул Максим. – Только этот мужик не коренной португалец, он из наших, из советских, в начале Перестройки за кордон смылся, там и осел. Потом как-то снюхался с Надеждой и увез ее… Такая жизнь, – Максим развел руками. – Оно и правильно – пусть ей хоть теперь счастье будет! Она, Надька, баба хорошая. Пока здесь жила, два раза в год мне от нее посылочка приходила, с сигаретами и чаем, представляешь? Сигареты и чай на «киче» – самая главная валюта, и мне они очень помогли! А от тебя, сучки, я шиш на блюде получил и больше ничего! – закончил он с обидой.

Виктория молча нарезала хлеб толстыми ломтями.

– Надежда – лучшее, что у меня было в жизни, – сказал Максим задумчиво. – Причем ты не думай, что я это только сейчас понял! Нет, я всегда знал, что она лучше, чем ты. Только любил вот тебя, гадюку, и ничего с этим поделать не мог, – он помолчал, а потом добавил с тоской. – Надежда Наташку с собой увезла. Эх, взглянуть бы на нее одним глазочком! Какая она теперь, интересно? Взрослая совсем… Конечно, уже не говорит «котик поцаапает, собацька акусит»… И папку своего – алкоголика, бабника и убийцу – не вспоминает, конечно. Это и правильно – зачем такого вспоминать!..

Он замолчал, уставившись в пол.

Виктория поставила на стол яичницу, хлеб, нарезала дешевую куриную колбасу.

– А муж твой где? – спросил Максим, поднимая глаза на бывшую жену.

– На работе, – ответила Виктория. – Только к вечеру придет.

– Это какой у тебя?

– Если официально – то третий, – сказала она неохотно. – Ты с ним не знаком.

Они снова замолчали, и Максим принялся за яичницу.

– Тебе чая или кофе? – спросила Виктория.

– Все равно, – ответил Максим, с трудом пережевывая еду почти беззубым ртом.

– Тогда я налью кофе.

– Наливай, – разрешил Максим. – А у меня, представь – маленькая радость! – усмехнулся он. – Был на могиле у Пели. На родительские могилы ходил посмотреть, заодно и этого козла навестил!

– Да? – удивилась Виктория. – Я не знала, что Виктор Пелепец умер.

– Пять лет назад! – сказал Максим. – Всего-то осложнение после неудачно прооперированного аппендицита. Такая пустяковая болезнь и – оп-па, прикинь! Раз – и нету страшного дяди! Тоже мне, Дон Карлеоне задрыпаный! Заставил меня убийцей стать, козел! Но видишь, как все обернулось. Он уже в яме сгнил давно, а я вот – живу. Плохо, но живу!

Максим откинулся на стуле. Теперь он выглядел очень довольным.

– А ко мне ты зачем приехал? – задала, наконец, Виктория самый главный для нее вопрос.

– Да так, – Максим подцепил вилкой кусок колбасы. – Думал, поселюсь у тебя, пригреюсь… Ладно, шучу, не плачь! – сказал он, видя, как исказилось от страха лицо Виктории. – Я слышал, Жорик Сидоркин в сугробе замерз, пьяный. Это правда или нет?

– Не знаю, – ответила Виктория. – Говорю же, в Шахтерском много лет не была. Димка пытался что-то узнать о судьбе отца, но так и не узнал. Сгинул Женька, будто в воздухе растворился!

– Не везет тебя с мужьями, – заметил Максим, управляясь с яичницей.

– Зачем ты приехал? – спросила она еще раз. – Что тебе от меня надо?

– Мне, – он отложил в сторону вилку и уставился на нее своими выцвевшими, старческими глазами. – Мне надо, чтобы в 1991 году, когда нам с тобой было по девятнадцать лет, ты не выходила замуж за Жорика, а дождалась меня из армии. Тогда бы у нас жизнь сложилась совсем по-другому!

Она ошарашено смотрела на него – до нее не сразу дошел смысл сказанного.

– Ты чего, совсем больной? – сказала она наконец.

– Что, не можешь вернуть годы назад и изменить прошлое? – усмехнулся Максим. – Вот и я не могу. А как хотел бы! Сейчас, дорогая, ты мне не нужна, и я тебе тем более не нужен, а вот переиграть бы все заново… Но никак и ничего изменить нельзя! Это – самое страшное в жизни, Викуся. Ни шажочка, ни денечка – ни-че-го!

Он отхлебнул поданный Викторией горячий кофе.

– У меня ведь, дорогая женушка, туберкулез, – сообщил Максим. – И наверняка что-то еще не в порядке – в пансионате, где я парился последние годы, здоровье быстро уходит! В груди огнем горит. Короче, как наступит март, можешь смело считать меня покойником. Мне не пережить эту зиму. А жить мне все еще хочется, представляешь? Хочется воздухом дышать, на солнышке греться, да чтоб в груди не болело… Жить хочу, но понимаю – ничего, ничегошеньки у меня в жизни больше не будет – ни любви, ни счастья! Только смерть – ее одну ждать осталось. Пришло такое время. Захотел проститься со всеми, кого смогу увидеть. Фиделя искал, но не нашел. Тебя вот – нашел. И Длинного не нашел тоже. Хотя, если честно, не знаю, смог бы к нему подойти или нет… Кстати, ты не в курсе – выжил он тогда или все-таки умер? На суде он очень плохо выглядел!