Самогон слегка ударил в голову, но принес не ощущение радости, а дополнительную тяжесть и отупение. После выпитого Максим не меньше получаса сидел без движения и без каких-либо мыслей. Потом, от нечего делать, он решил вспомнить песни, которые слышал и любил раньше.

– Там, за деревней Марьино, где я с тобой гулял, как зарево, как марево сияет краснотал, – тихонько замурлыкал он себе под нос.

Он вспомнил около десятка старых песен, некоторые спел дважды и трижды, но через час это наскучило ему. Опять плотно поел. Конечно, он не был голоден, и еду можно было растянуть еще на день, но к чему экономить? Затем он достал из кармана последнюю гривну, повертел ее на ладони, рассматривая портрет Владимира Великого. На гривну можно было купить половину булки хлеба, но опять-таки – ради чего экономить? Экономят те, кто думает, что впереди жизнь, а у него впереди маячила лишь смерть. Быть может, самогон способен сделать ее ожидание не таким тоскливым?

Максим встал и, не торопясь, побрел к киоску с выпивкой.

– Что, хорошо пошел самогончик? – спросила продавщица, когда он всунул в окошко грязную ладонь со своей последней гривной.

– Нормально, – ответил он. – Когда-то водка «Абсолют» шла лучше. Но теперь уже все равно.

Второй стакан он не стал пить прямо у киоска, а дошел до своего места, не расплескав ни капли, и выпил медленно, чтобы больше ядовитой жидкости всосалось в кровь. Закусил остатками хлеба. Самогон почти мгновенно сделал голову тяжелой, и Максим, свернувшись калачиком, улегся под елочку. В зимние морозы такой ночлег означал бы неминуемую смерть от переохлаждения, но была всего лишь осень, пуховик согревал больные легкие, в рваных сапогах было не холодно ногам, а вязаная шапочка сберегала в тепле голову.

Прошло меньше минуты, а Максим уже погрузился в сон.

Ему не снилось ничего.

Последний этап его жизни – нищенство – начался.

3

Первого декабря Максим проснулся от холода – тело бил озноб, больные легкие горели огнем. Он с трудом встал и долго кашлял, пытаясь очистить легкие от мокроты. Прошло пять минут, прежде чем он смог спокойно дышать. Дыхание было тяжелым, с хрипом и свистом, но это все равно было дыхание, и оно еще могло снабжать кислородом истощенное тело.

Максим огляделся – было еще очень рано, ночная тьма только-только сменилась предрассветной серостью. Огромные часы на здании железнодорожного вокзала показывали начало седьмого. Болела голова и ныл живот.

– Не дурно было бы что-то поесть, – сказал Максим сам себе; потом добавил: – И опохмелиться бы не мешало.

Он тщательнейшим образом обследовал карманы, хотя заранее знал, что это бессмысленно – ни одна монетка там не завалялась. Это была своеобразная традиция – каждый вечер он пропивал все до последней копейки, но каждое утро вновь и вновь обыскивал свои карманы и всегда расстраивался, ничего там не найдя. Есть хотелось отчаянно, а значит, оставалось одно – идти к мусорному баку.

Кряхтя и охая, он свернул старое одеяло, засунул его под мышку и пошел в сторону баков. Идти с одеялом было неудобно, но оставить его там, где спал, Максим не мог. Одеяло могли утащить, а ночь без одеяла означала неминуемую смерть. Это одеяло ему в ноябре подарила какая-то сердобольная старушка, и Максим мысленно благодарил ее каждое утро, когда просыпался живым.

Проходя мимо одной из скамеек, он наткнулся на целый клад – шесть пустых бутылок из-под пива.

– Вот придурки, – сказал Максим, хотя его никто не мог слышать. – Пить пиво в такой холод, зимой, с горла! Никогда не понимал таких людей!

Непонимание, однако, не помешало ему положить все шесть бутылок себе в сумку. Еду можно найти в мусорном баке, но самогон – это только за деньги. Ничего – в восемь утра откроется пункт приема стеклотары, и Максиму будет с чем туда прийти!

Повеселевший Максим подошел к мусорному баку. За последние два месяца он привык питаться отбросами, и уже не испытывал такого отвращения, как раньше. Он отложил в сторону сумку и одеяло, поднял с земли палку и принялся копаться в баке.

Первой удачей была выброшенная половинка банана – она была вполне съедобна. Покрытый чем-то скользким кусок колбасы Максим так и не решился отправить себе в рот, хотя долго вертел в руках. Потом он полакомился почти свежими шкурками от яблок и киви – тоже было съедобно, хоть и не сытно. Наконец, он обнаружил настоящую еду – половину хлебного батона, без цвили и еще не до конца засохшего. Он жадно вгрызся в батон, и ел его, смаковал, как смакуют лучшее праздничное угощение. Хлеб – это так вкусно, если ты по-настоящему голоден! За водой пришлось идти в грязный, вонючий, но постоянно открытый привокзальный туалет – из неисправного крана там постоянно текла струйка отличнейшей воды.

В восемь часов Максим сдал бутылки. На вырученные деньги опохмелился и приобрел коробок спичек. Голова перестала болеть, на время утих и огонь в легких. Потом он, положив одеяло под зад, сидел на бордюре, зябко кутаясь в пуховик, бессмысленно таращась на прохожих и каждые полчаса подбирая окурки.

Максим прижился на привокзальной площади. Он, так же, как и в первый день, держался одиночкой – ему с детства было трудно сходиться с людьми, а теперь, после ужасов тюрьмы – тем более. Впрочем, завсегдатаи привокзальной площади и не набивались в друзья – здесь каждый был сам за себя. Максим прожил последние два месяца в совершенном одиночестве, предоставленный только своим мыслям и своим воспоминаниям. По несколько раз в день он привычно собирал пивные бутылки, на вырученные деньги покупал самогон, спички, изредка баловал себя хорошими сигаретами. Питался, в основном, из мусорных баков. Особенной удачей считал день, когда из гастронома выбрасывали просроченные товары. Это редко бывало – продавцы предпочитали переклеивать бирки с новым сроком годности и продавать залежавшийся товар как свежий, но наступал момент, когда товар уже не могло спасти ничего, и тогда его выбрасывали. Не пропустить этот радостный момент было заветной мечтой многих привокзальных бездомных.

Спал Максим либо прямо на улице, либо – если шел дождь – на ступеньках в туалете. В один из дней он нашел в мусорном баке старый свитер и теперь носил его под пуховиком – так было значительно теплее. Но все равно – зима наступала, и в ближайшее время Максиму нужно было найти теплый «дом» – подвал или канализационный люк. Вернее, это нужно было сделать еще месяц назад, но Максим все тянул – со времен работы в милиции он боялся крыс. Боялся настолько, что изъеденные этими грызунами трупы снились ему по ночам. Была невеселая надежда на то, что болезнь убьет его до наступления холодов, и «дом» с крысами просто не понадобится, но – вот уже декабрь, а он все еще жив…