принадлежит к числу организуемых. Обыкновенному человеку и в голову не придет

изобретать опасности. Они ежедневно окружают его, куда более страшные, чем

львиные когти. Невозможность найти работу или страх потерять работу, ощущение

себя лишь ничтожным звеном в индустриальной цепи, тоскливое однообразие быта —

вот джунгли, зачем ездить в Африку на их поиски? Кстати, для проводников-

профессионалов, сопровождающих белых охотников в африканских джунглях, охота —

это вовсе не экзотика опасностей, а быт, из опасностей состоящий.

230

Есть еще одна из самых страшных опасностей, подстерегающая человека, где бы он

ни был,— это одиночество. Для того чтобы проверить свое мужество в борьбе с этой

опасностью, вовсе не обязательно гоняться за ней у снегов Килиманджаро — она

всегда рядом. Грифы, ожидающие мгновения, когда мы сдадимся, чтобы выклевать нам

глаза, невидимо восседают на всех городских светофорах, а не только на далеких от

цивилизации скалах. Трагедия Френсиса Макомбера, случайно или не случайно

подстреленного собственной женой на охоте, не страшнее трагедии глухого старика из

рассказа «Там, где чисто, светло», одиноко пьющего аперитив в кафе, из которого его в

конце концов выгоняют. Хемингуэя тянуло к раскрытию жизни человечества через

обыкновенного человека в обыкновенных обстоятельствах, что было свойственно,

скажем, Чехову. Но то ли от неуверенности в интересности обыкновенного, то ли от

собственной биографии, которая была коллекционированием необык-новенностей,

Хемингуэй больше прибегал к исключительным характерам в исключительных

обстоятельствах. Это приводило иногда к мучительным противоречиям. Однажды

произнеся: «К убийству привыкнуть нельзя», можно ли привыкать к развлекательной

охоте, ибо она тоже убийство?

Мужество, проявляемое в развлечениях,— это эрзац. Настоящее мужество

проявляется лишь в условиях жизненной необходимости его проявления. Но что

считать жизненной необходимостью? Гарри Моргана из «Иметь и не иметь» трусом не

назовешь. Но он умирает ни за что ни про что. Его смелость лишена нравственности —

это лишь инстинкт самозащиты. Можно ли борьбу лишь за собственное существование

возводить в подвиг?

Переломным моментом в жизни Хемингуэя была гражданская война в Испании.

Здесь ему не нужно было искусственно создавать ситуации для проявления мужества.

Это был повод для единственно достойного мужества, освещенного благородством

цели. Всех матадоров, львов и антилоп смел со страниц Хемингуэя ветер пожарищ.

Личные несчастья людей, не находящих себе места в жизни, отступили перед темой

народа, не находящего себе места в собственной стране. Рядом с подвигом

антифашизма охотничьи подвиги оказались игрушечными. Настоящему человеку

наблюдать челове

435

ческую корриду из безопасной ложи стыдно. А Хемингуэй был именно таким

настоящим человеком. Проклявший бессмысленность первой мировой войны, он

заявил, что есть и другая война, «если знаешь, за что борются люди, и знаешь, что они

борются разумно».

В облике шофера Ипполито он увидел сражающийся парод и пошел вместе с этим

народом. «Пусть кто хочет ставит на Франко, на Муссолини, на Гитлера. Я ставлю на

Ипполито». Ставка Хемингуэя на Ипполито была проиграна. Но только временно.

Ставка на народ в конечном счете беспроигрышна.

Испанский народ был лицемерно предан. Интербри-гадовцы покидали Мадрид,

размазывая слезы по небритым, прокопченным дымом пожарищ лицам. Но Роберт

Джордан до сих пор тащит взрывчатку на спине, чтобы помочь народу. Старуха Пилар

до сих пор жива н не умрет никогда, воздвигнутая Хемингуэем словно каменное

изваяние страданий и борьбы. Именно на яхте, названной «Пилар», Хемингуэй ходил

во время второй мировой войны на поиск немецких подлодок.

Но это было уже не искусственным, а естественным проявлением исключительного

характера в исключительных обстоятельствах. Личное мужество обрело смысл. Этим