— Григорий Самсонович, вставайте! Петухи уже пропели,— Володя изо всех сил тормошит Кочу- бея» Не спалось, не спалось, а как уснул, то хоть дом переворачивай... На столе горит лампа, стоят тарелки, а над ними аппетитный пар. Опять картофельный суп. Вот уж целый месяц их потчуют этим супом. Впрочем, и за то спасибо хозяе- вам. Картошка эта имеет свою историю. В сентябре Валентину Черепанову, как одному из лучших ма- шинистов Юго-Западной железной дороги, поручили вместе с товарищами ремонтировать бронепоезд. Ра- ботали днем и ночью, но не успели и застряли у оккупантов с этим бронепоездом. Валентину ничего не оставалось делать, как податься к теще на Черную гору, и тут он от нечего делать накопал в брошенных огородах изрядные запасы картошки. Теперь она их выручает. Сейчас они поедят суп и снова полезут в подзе- мелье. Сегодня Валентин будет проходчиком, Воло- дя — крепильщиком, а его, Кочубея, очередь таскать землю во двор. Хоть малость подышит ночным воз- Духом. — Мальчики, не задерживайтесь, суп остынет. Да и посмотрите, что за суп у нас сегодня! —Вера Давы- довна хитро подмигнула. — Люди! У нас сегодня суп с жареным салом! — закричал Валентин. — Мама, откуда такая роскошь? Вы, случайно, не поступили на службу к самому коменданту Киева ге- нералу Эбергарду, чтобы подкармливать нас объед- ками с панского стола? — А вам все смешки. Вам и невдомек, что из-за этого сала ваша мать чуть в беду не попала... Пошла я в очередь к спекулянту, и тот за мое праздничное файдешиновое платье отвалил целый килограмм сала! Вдруг гляжу — рядом со мной на бочку вскочил какой-то выродок усатый, в фуражке с царской ко- кардой... сущий идиот, какого, бывало, только в кино и увидишь. Так вот, значит, вскочил он на бочку да как завопит во все горло: «Люди добрые, украинцы и украинки, большевикам пришел конец! Никогда больше они в наш святой Киев не возвратятся, милые 10

мои братья и сестрицы... Немецкие друзья принесли нам свободу... Спасибо Гитлеру! Хайль Гитлер!..» Истошно кричит, а люди — кто плачет, кто, вижу, насилу сдерживает себя, чтобы не заехать в морду этому предателю проклятому. И только какая-то дамочка, разрисованная, как попугай, в ладошки хло- пает.. Ну, как тут было стерпеть? Подскочила я к тому орателю да как крикну: «Чего разбрехался, со- бака!» А он: «Лови большевичку, лови!..» Люди, спа- сибо им, как-то скрыли меня... хорошо еще, что в этой кутерьме я сало не потеряла... Словно оцепенелые слушали хлопцы рассказ Веры Давыдовны. — Мама, мама... Моя умная мама! — укоризненно всплеснул руками Володя. — Разве же вы не понимаете, что если бы вас схватили, то погибли и мы все, и задуманное нами дело':!—вскочил Валентин. — Вот тебе и раз! Вы, может, меня еще и отчиты- вать станете? Вот, еот, сидите подольше, дорогие ге- рои, там, в земле, и пускай эти, с кокардами, головы людям морочат... На рынке слух прошел, будто Гит- лер в Москве на Красной площади парад принима- ет,— и женщина неожиданно расплакалась. Из-за стола поднялся Кочубей. — Ну, чего привязались к Вере Давыдовне? — сказал он.— Ведь правду она говорит... Сколько можно в подземелье копаться? Пора за дело браться! Я так думаю: тебе, Валя, надо легализоваться. Ты в Киеве человек новый, никто не знает, что ты комму- нист. Поступай на работу в депо. Петр Леонтьевич говорил, рабочие там нз^жны. — Я не буду водить их поезда,— решительно от- ветил Валентин. — И не надо, становись на черную работу. Глав- ное, чтобы с людьми был.... — Да, конечно, пусть хоть один пошел бы куда- нибудь работать. А так и до туберкулеза доживем... Каждую ночь в подземелье, а кушать что? Ну, съедим это сало, и картошка уже кончается, а тогда что? Надо же понемногу зарабатывать и продуктовую карточку иметь,— утирая слезы, промолвила Вера Давыдовна. 11

— Не журитесь, мама, что-нибудь да заработаем. А по карточкам тем, сами знаете, болячку дают: две- сти граммов хлеба на неделю. Наешься, как же... В комнате воцарилась тишина. Нарушил ее Кочу- бей. — Разговорами делу не поможешь. Айда, хлопцы. Вера Давыдовна печальным взглядом проводила мужчин... И кто надумал рыть это подземелье? С тех пор как они работают там, она не знает покоя. А вдруг завалит их... Кто спасет? Ведь и людей призвать нельзя — тайна. А тут еще у соседей немецкие сол- даты поселились, полдома заняли. Как бы не заме- тили ее хлопцев, когда они по ночам землю из своей шахты таскают... А вчера внучек соседский, бойкий такой Юрко допытывался: «Бабушка, а где ваш дядя Володя? Воюет, да?». Забилось сердце у Веры Давы- довны. «Воюет, деточка, воюет».— «И мой папа воюет, и я пойду в партизаны»,— обрадовался Юрко. И почему это мальчик вдруг про Володьку спро- сил? Может, кто уж приметил ее соколика? Какое горе, что он оказался в захваченном немцами Киеве. У Веры Давыдовны опять, как и в ту октябрьскую ночь, когда тихо постучали в окошко и она сквозь стекло увидела лицо сына, пробежал по спине холо- док. А что, если кто-нибудь из соседей выдаст его? Небось, все вокруг знали активного комсомольца, со- ветского командира Владимира Ананьева. Наверно, никто его не видел. Днем он не выходит из дому, только по ночам на какой-то часик выле- зет из сарая, чтобы подышать свежим воздухом. А в город никто из хлопцев не ходит. Повсюду на столбах гестаповцы расклеили объявления, обещая каждому, кто выдаст коммуниста, командира или еврея, тысячу рублей. А кто не хочет деньгами, мо- жет продуктами получить... Разве не найдется на Черной горе предателя, который на ее Володьке ты- сячу рублей захочет заработать? Вера Давыдовна услышала, как тихо щелкнула дверь. Это Кочубей, вероятно, вынес во двор землю. «Хоть немного помогу беднягам»,— подумала жен- щина и: побрела к сараю. 12

2. — Не журись, Гриць, все будет в порядке. Если он неожиданно возвратится, я открою окно, они вы- скочат и спрячутся в сарае. Вечер, темно,— говорит Петр Леонтьевич. «Он»—это дальний родственник Тимченко — Анатолий. Ох, этот Анатолий! Бывает же такое в честной семье,— поселился в доме ничтожный слиз- няк. Из-за него Кочубей весь месяц, что рыли подкоп, скрывался у Ананьевых. Не доверяет этому артисту Кочубей. Разве пошел бы советский человек петь для немцев? Правда, оккупанты назвали оперу народной, но кто же из народа пойдет на эти спектакли, у кого сейчас в голове музыка и пение! Анатолий все допытывается у Кочубея: «Что ду- маешь у немцев делать? Где пропадал целый месяц?» Кочубей старался скрыть свое волнение, но Петра Леонтьевича трудно было обмануть. Да, сегодняш- нее собрание очень беспокоит Кочубея. Может, и не следовало собираться у Тимченко? Но где же? После того, как они вырыли подземелье, решено к Ананье- вым не ходить, чтобы не привлекать внимания к дому, связанному с будущей подпольной типогра- фией. Пусть люди думают, что живет там одинокая женщина Вера Давыдовна. Но сегодня у Анатолия спектакль, а после спектаклей он обыкновенно но- чует в театре. И Григорий отважился провести со- брание. За последние три недели у них много новостей. Во-первых, Черепанов поступил маляром в депо Киев-Московское. Он сразу получил голубую нару- кавную повязку и «Arbeitskarte» — рабочую карточ- ку, свидетельствующую о том, что он, Черепанов, «Deutsche Reishbanner» — немецкий железнодорож- ник. В свободное от работы время Валентин может ходить по городу. Во-вторых, он съездил в Бровары и разыскал там Ивана Ефимовича Поживилова, с ко- торым Володя работал в детской колонии. Поживи- лов оказался хорошим человеком; без слов понял Вальку и помог ему собрать среди развалин бывшей типографии полную противогазную сумку шрифтов. 13

Иван Ефимович пообещал еще добыть, так что Вале придется еще разок съездить в Бровары. И Володя Ананьев имеет работу. Смастерил ящик, разделил его на тридцать два отделения, получилась настоящая типографская касса, и разложил по ячей- кам литеры. Володька радовался, как ребенок, когда набрал целую фразу: «Проклятье фашистам». Что из того, что буквы были неодинаковые! Он сде- лал несколько оттисков, и Вера Давыдовна разбро- сала по базару первые листовки. И еще одно важное обстоятельство: Черепанов встретил на улице инженера Михаила Демьяненко, с которым до войны работал в Коростене на желез- ной дороге. Валентин заверял Кочубея, что Демья- ненко можно доверять. Кочубей уже имел свидание с Демьяненко. По всему видно, что это свой человек. Мучается тем, что оказался в оккупации. Тоже из окруженцев, попал в плен, бежал из лагеря, теперь голодает. Говорит: «Лучше отравлюсь, чем пойду ра- ботать на фашистов». Демьяненко случайно столк- нулся в Броварах со своим товарищем инженером Кириллом Афанасьевичем Ткачевым, членом партии с 1919 года. Вот они-то и должны сейчас приехать к Кочубею. А вчера неожиданно случилась неприятность. Идет Валентин на работу в депо, а ему навстречу некий Чайка. Он был коммунистом, начальником отделения движения. «Ну,— думает Валентин,— еще один подпольщик для нашей группы». А тот, увидя Валентина, зло усмехнулся: «А-а, уважаемый акти- вист! Ну, как себя чувствуешь? Может, твои друзья- коммунисты тебя в подполье оставили? Как же тебе работается? Какие диверсии против немецкой власти готовишь? Ты, конечно, скрыл от шефа пана Лизо, что был коммунистом, а? Скрыл, иначе здесь не ра- ботал бы...» Валентин поначалу растерялся, потом сам бро- сился в контратаку: — Мое почтеньице, пан Чайка! Кажется, Сидо- ром Петровичем вас величали? Вы и тут, вижу, на- чальник, в чистеньком костюме. А ведь каким акти- вистом были! Наш пан Лизо, к слову говоря, знает об этом? Признались вы ему, что в большевистской 14

партии не последним человеком были, что сыночки ваши со мной в одной комсомольской ячейке состоя- ли? Между прочим, где ваши сыночки сейчас, веро- ятно, наших дорогих фашистов на фронте бьют?..» От таких слов Чайка даже побледнел, а Черепа- нов между тем продолжал: — Ну, так не будем друг другу мешать. Рабо- тайте себе начальником за большие пайки, а я буду рабочим — за маленькие. Чайка кое-как распрощался с Валей и пошел прочь. Кочубея эта встреча очень истревожила. Преда- тель, конечно, найдет способ уничтожить Валентина. Тем более что в депо участились аварии. Валентину необходимо поскорей скрыться. ...Внимательно всматривается Кочубей в окно. Не появятся ли на шоссе его гости. Ведь скоро комен- дантский час. И вот они сидят вокруг стола: Черепанов, Анань- ев, Демьяненко, Ткачев, Кочубей. Разрастется ли эта пятерка в большую подпольную большевистскую организацию, о которой мечтает Кочубей? Какими они будут в деле, не отступят ли перед трудностями, не испугаются ли смертельной опасности, которая повсюду подстерегает их? Григорий придвинул к себе стакан с морковным холодным чаем. Медленно отпил глоток, другой. Сох- нет во рту. Это, вероятно, от волнения, а может, от усталости. Ведь всю ночь просидели. На дворе све- тает. Зато они успели познакомиться. Особенно много рассказал о себе самый моло- дой— Ананьев; казалось, душу хотел вывернуть он перед этими людьми, с которыми вступает отныне на трудную и опасную дорогу подпольной борьбы. Было видно, как стыдно ему, единственному среди них кадровому командиру, что не смог вырваться из фа- шистского окружения, перейти через линию фронта к своим. Ткачев, самый старший из всей пятерки, внима- тельно глядел на Володьку, и в его мудрых глазах, которые уже много видели на своем веку, была от- цовская боль за этого красивого парня. Глядя на Володьку, Ткачев думал о своем сыне Валентине. 15

Как он поведет себя, если и на его долю выпадут тяжкие испытания? Ткачев еще не знал, что его пят- надцатилетний Валя уже стойко перенес первое ис- пытание: в эти самые минуты в небольшом селе на берегу Волги, в чужом доме его Валя качает испу- ганную взрывом фашистской бомбы двухлетнюю сестру Лидочку. «Мама, мамочка!» — кричит Лидоч- ка, а мамы уже нет... Чужие, но сердечные люди по- могли Валентину вырыть в мерзлой земле яму, положить в нее мертвую мать, бабушку, братишку Колю и сестричку Аню. Страшное горе не сломило твоего сына, Кирилл Ткачев. Он, как подобает на- стоящему советскому парню, отомстит позднее в пар- тизанском отряде за горе твоей семьи, погибнет, но отомстит. И ты, Ткачев, отплатишь гитлеровцам. Ты умел наносить смертельные удары врагу в далекие дни твоей юности, в гражданскую войну, босой, голод- ный, вооруженный трехлинейной винтовкой. Суме- ешь и здесь, в Киеве, который стал глубоким немец- ким тылом, выполнить свой долг коммуниста. С этим русым, спокойным и рассудительным Григорием Ко- чубеем, с которым только что познакомился, можно идти в смертельный бой. Кочубей сидит молча, откинув назад большую го- лову с копной вьющихся волос. Как будто и не бога- тырь, небольшого роста, невзрачный на вид, но ка- кая-то внутренняя сила притягивает к нему каждого из четырех. Сегодня они договорились создать подпольную партийную организацию, которую назвали «Смерть немецким оккупантам!». Секретарем парторганиза- ции избрали Кочубея. А что будет завтра? Завтра Демьяненко и Ткачев поедут в небольшой украинский городок Нежин, где у них есть знакомый машинист Александр Кузь- менко. Уютный домик Марии Сазоновны — матери Александра — станет центром, откуда они начнут свою подпольную деятельность в Нежине. Завтра начнется новый день и у Кочубея, и у Ананьева, и у Черепанова. Они ведь теперь — организация, и должны, словно солнечный луч, согревать души советских людей, попавших в гитлеровскую неволю. 16

Г. С. Кочубей (Фото ШО г.)

Здесь все готово. На стене белеют ряды некраше- ных полочек, в углу — аккуратно обтесанный столик, три табуретки. На столике типографская касса, вер- статка, шило — весь инструмент наборщика. А на стене, в деревянной рамочке,— фото молодой жен- щины. Ананьев, заметив вопрошающий взгляд Кочу- бея, объяснил: — Это жена моя, Галочка... Где она теперь, как устроилась с детишками на востоке? Под ногами Кочубея что-то мягкое; он нагнулся, чтобы пощупать, и снова услышал голос Володи: — Ковер у матери выпросил. Доживем до побе- ды— новый куплю, а сейчас хоть не так сыростью будет тянуть. Кочубею на миг почудилось, что он в пещере Кие- во-Печерской лавры, с ее могильной сыростью и тошнотворным запахом ладана. Кочубей невольно вздрогнул. — Ну, скажи, что это подделка!—Ананьев про- тянул Григорию небольшой клочок бумаги. Это был его сюрприз. Целую неделю Володя что-то ворожил над этим клочком, который должен был стать пер- вым кочубеевским документом. История этого документа похожа на страничку приключенческого романа. Петру Леонтьевичу Тим- ченко посчастливилось «одолжить» на столе пани Луизы — секретарши директора трамвайного заво- да — аусвайс. Пани и в голову не могло прийти запо- дозрить в краже удостоверения почтенного пана Тим- ченко, который так и ушел, не дождавшись приема у директора. Кочубей решил сменить на аусвайсе лишь фото- карточку и стать на время Павлом Кирилловичем Дудко, токарем трамвайного завода, на имя которого выписан аусвайс. — Ни в коем случае! —возразил Володя.— Луиза, безусловно, сообщит куда следует, что у нее украден аусвайс Дудко, и тебя поймают при первой же обла- ве.—И Ананьев взялся переделать аусвайс на имя Николая Петровича Тимченко. Николай — сын Петра Леонтьевича. Жив ли он или нет, никто не знал, С тех пор как ушел на фронт, не было никаких известий от него. 18