Но сей, приметно струсивши, дал ему руками знак к молчанию, сказав: "Что, брат, поминать про старину? Кто бабушке не внук? Такие ли ныне у Бога дни, чтобы ссориться, дай-ка выпьем. Хозяин! Хозяин! Что ты загляделся? Подноси"!

Хозяин тотчас подал им по большому стакану вина. Они выпили, и к несказанному моему удивлению, потушили вином пламень гнева своего.

Вскоре потом учинилась третья и важнейшая ссора. Один из пьяных сказал своему соседу, подле него сидящему, на которого ан, как видно, издавна имел неудовольствие:

— Евстафий Сидоров! Не честный ты человек предо мною: ты меня больно обидел в дележе, сам знаешь в каком… с другими ты поделился, а меня так обошел. Добро, помни! я и сам буду таков!

— Полно врать! — отвечал Сидоров — мы и сами, брат, не многим попользовались. Потом они так долго перекорялись и так рассердились друг на друга, что дошло дело до драки, а наконец и до ножей. Я с помощью человека разнял их, и восстановив тишину и спокойствие, спросил сего спорщика: верно вы имеете важную какую-нибудь причину ссориться между собою!

— Как бы не важную, — отвечал он, — так стал ли бы я так много сердиться! Лет за пять перед сим сманили мы с прочими товарищами у одного помещика, живущего в городе, девку. Она, обокрав своего барина, пришла к нам в деревню. Мы хотели было ее отвести подальше и выдать с хорошим награждением замуж; но узнав, что она принесла с собою слишком тысячи на четыре, пожалели упустить это добро в чужие руки — да чтобы не отыскали как-нибудь следов: ну, так вестимое дело! Скрыли концы — то с камешком в воду. Я больше всех в этом деле хлопотал, и при всем том этот бездельник ничего мне не дал, так не досадно ли? — Выговорив сие и как будто пробудившись от глубокого сна, начал осматривать меня с головы до ног; потом вскричал с исступлением, — Ба! Да с кем я говорю?

Я хотел засвидетельствовать, что он говорил; но не кем было. Все бывшие тут были одной шайки. Он, проникнувши намерение мое, сказал мне с зверским видом:

— Ты не думаешь ли прижать меня, барин? Так я тебе ничего не говаривал. А после пусть жилы все из меня вытянут, я знать ничего не знаю!

Тут начали они смигиваться и делать друг другу ужасные мины. Я догадался, что стою от смерти своей на один только шаг; трепет овладел сердцем моим; однако сей же самой страх смерти сделал меня добрым — отважным. Я указал им на саблю и пистолеты, которые при мне были и, не говоря ни слова, вышел на двор, сел в повозку и удалился от сего вертепа разбойников. Как жаль, что нельзя мне было в скорости приехать в город и объявить полиции о сих извергах; но Божие правосудие когда-нибудь их покарает"!

Ежели это не выдумка какого-нибудь праздношатающегося марателя бумаги, так ужасная истина! Я не понимаю, каким образом человек, который имеет при себе саблю, пистолеты и в добавок человека, мог замешаться в собрании стольких подлых людей. Впрочем никак нельзя не почесть сего за истину: народные предания подтверждают сие происшествие происшествиями в тысячу крат ужаснейшими. Вот до какой степени корыстолюбие ожесточает сердца людей!

Ты просил меня любезный друг, прислать тебе подробное известие о смерти доброй, несчастной помещицы Е., которую ты, знавши почти по одному слуху, так много любил и почитал. В само деле она очень достойна любви и почтения: она была умна, ласкова, добросердечна, не горда, управляла подчиненными своими как мать. Это подтвердили сами убийцы ее, оказав в допросе: "Она нам была не барыня, а родная мать". Когда спросили их: "Для чего же вы убили такую госпожу, которая была вам мать"?

" Так грех попутал", — ответствовали они — обыкновенное извинение раскаявшихся злодеев!

" Она, — прибавили они, — расположилась поселиться в нашей деревне навсегда. Жить в одной деревне с своей помещицей нам показалось что то дико, потому что прежде ее ни один помещик в нашей деревне не живал; больше не чем ее винить".

Смерть ее, по показанию сих же злодеев, случилась следующим образом: убийцы, крестьяне ее, собравшись в довольном количестве, пришли к дому ее в ночное время и отправили к ней старосту, которого она особенно пред прочими жаловала, будто бы для принятия от нее обыкновенных приказов. Она, сделав ему легкой выговор, что так поздно пришел к ней, отпустила его и легла спать.

Злодеи, дав время уснуть ей и людям ее, завалили бревнами все двери, под окнами людской избы поставили сооруженных топорами и рогатинами людей. Таким образом, предпринявши все злодейские предосторожности, и не опасаясь ни малейшей тревоги со стороны дворовых, вышибли бревном закрой и оконницу у спальни госпожи своей, вскочили в окно, и не дав ей времени хорошенько опомниться, схватили ее, обвертели в шубу, вытащили на двор, положили на дровни, забрали все ее имение и поскакали в лес. Отъехавши от деревни своей верст с десять, остановились на реке и начали прорубать прорубь, чтобы утопить несчастную жертву бешенства своего. Но как они на сей случай для смелости довольно выпили и весьма плохо глядели глазами, то несчастная пленница нашла было случай убежать от них. Но что может сделать слабая женщина против множества убийц, подобно тиграм рассвирепевших на нее? Один из них, приметя сие, побежал за ней и на бегу бросил в нее топор. Она не столько от жестокости удара, сколько от ужаса и бессилия упала без чувств на снег. Жестокой мороз тотчас возвратил ей жизнь как будто бы для того, чтобы она умерла, почувствовав наперед все ужасы смерти.