Между тем прорубь изготовлена. Изверги подводят к ней полумертвую госпожу свою. Увидевши, так сказать, зев смерти, готовящейся поглотить ее, она падает пред мучителями своими на колени, просит, умоляет, заклинает их небом, землею, всем что может взойти на разум человеку, находящемуся уже в объятиях смерти; клянется предать вечному забвению поступок их, простить их, отпустить на волю; но все тщетно: просьбы ее увеличили только остервенение их. Они, связавши ей руки, опустили ее в прорубь и держали, доколе она не захлебнется. Но она, не взирая на усилие их, успела два раза выбиться из проруби; наконец погрузили ее в третий, и смерть прекратила мучения сей любви достойной женщины.

Убийцы, заваливши прорубь льдом и снегом, возвратились в дома свои. На утро бросились в разные стороны объявлять, что барыня их в прошлую ночь не известно, кем похищена, и что дом ее совершенно опустошен.

Правительство отыскало убийц, несмотря на все их предосторожности, и они получили достойное наказание.

Когда мне рассказывали о сем происшествии, я пролил несколько сердечных слез из сожаления как о сей доброй госпоже, так равно и о убийцах ее, и вообще о всех тех загрубелых в невежестве людях, которые ненавидят и самых добрых владельцев своих.

Частые встречи с такими людьми, которых я тебе описывал, мне очень наскучили; и я давно бы, окончив путешествие свое, возвратился к тебе, любезный друг, если бы не подкрепляла меня надежда найти когда либо людей прямо добрых, умных и насладиться беседою с ними.

Если есть порочные, (так предполагаю я) то должны быть и добрые. Всего более утешался я тем, что перебирая в мыслях родных своих, не находил между ими ни Высокомеровых, ни картежных игроков, ни Вральманов, ни Беспорядковых, ни Н. Я. но как много обманулся я!

Приехавши в М. остановился я в доме зятя своего. Он и жена его, а моя сестра, чрезвычайно обрадованы были прибытием моим. Во время пребывания моего в доме его приметил я, что один молодой человек часто посещает зятя моего и всегда, как скоро придет, ищет взорами дочери его, которая, кажется, была главнейшею причиною всех посещений его. Племянница моя взирала на него также не хладнокровно, и нередко оба они испускали вздохи. У нас щеголей редкой вздох может прокрасться! Чему дивиться? думал я: такие взгляды, такие вздохи для нас не новость. Многие любовники умеют вздыхать, умеют плакать для того, чтобы обманывать друг друга. Но я ошибся: они любят друг друга, не шутя; вздыхают не для того, чтобы вздохи сии служили им в праздности вместо занятия, как делают модные романисты: вздохи их ни что иное суть, как дым, производимый пламенем любви, воз гнездившейся в сердцах их.

Лиза (так зовут племянницу мою), выбрав удобный случай, призналась мне в страсти своей к молодому Скромову (имя любезного ее) и просила меня, чтобы я постарался убедить родителей ее к соединению их; а без сего, сказала она, они никак не согласятся: они желают мне богатство и несчастия. Такая откровенность и рассудительность молодой милой девушки, притом же родственницы, мне чрезвычайно понравились, и я дал ей обещание, что всеми силами буду стараться о ее счастье.

В тот же день сделал я предложение сестре и зятю; но они и слышать не хотели, чтобы дочь их была за Скромовым.

— Почему же, — спросил я, — разве он глуп, или худ по сердцу?

— Совсем напротив, отвечал мне зять: он очень добр, честен, умен, обучен разным наукам, хоть куда молодец!

— Чего ж вам хочется? — вопросил я.

— Он беден! — отвечала сестра моя, — а за бедного, прибавила она, кто бы он таков ни был, я никак не соглашусь выдать дочь свою. У меня есть на примете жених, который стоит десяти Скромовых.

— Не о Развратове ли ты думаешь? — спросил ее муж ее с неудовольствием.

— О ком же больше? — отвечала она гордо.

— Ах, друг мой! — сказал он с важностью, да разве ты хочешь сгубить навеки Лизоньку?

Тут спросил я зятя, кто таков этот Развратов.

— Человек распутнейшего поведения, отвечал он, мот, пьяница прегорький, в кабаках и живет, часто приходит домой в одной рубашке.

— Не уже ли только на нем и чинов? — спросил я улыбаясь.

— Еще презельный забияка! — отвечал он. — Где завести ссору — драку, то его дело.

— Каких больше надобно вам совершенств и достоинств в зяте своем? — сказал я с насмешливым видом.

— Ах, братец! — отвечала с чувством сестра моя, — если бы вы знали, сколько богат отец его…. Такие богачи, не похваляясь, сказать, едва ли есть и в Москве.

— То так, отец его богат; но дает ли он сыну своему хоть по полушке на год? — спросил насмешливо взять.

— Старик не вечно будет жить, — отвечала сестра моя, — когда-нибудь умрет; а наследников больше нет. При жизни отца он будет жить в нашем доме, под нашим присмотром.

— Сама ли ты будешь шататься за ним по кабакам? А я кланяюсь!