Смущенное выражение лица Бэна превратилось в усмешку.

— В чем проблема?

Я сжала руки вокруг ног.

— Это не проблема. Я не прикасаюсь к людям, которых не знаю, это одно из моих правил, — отличная вещь эти жизненные правила, тем более когда можно сходу придумывать новые. Не прикасаться к людям, которых я не знаю — было придумано за минуту, но теперь, однозначно, я добавлю его в список.

— Мы уже виделись.

— Да, но я не знаю тебя и не хочу к тебе прикасаться.

Он смотрел на меня почти пять секунд, а такое ощущение будто прошел час, в его светлых глазах росла злость и презрение. Наконец он выпалил:

— Почему ты ведешь себя как сучка? Мне просто нужна гребаная помощь, а ты ведешь себя как чертова сука.

Я вздрогнула при этих словах, — даже его ругательства были излишними и лишены воображения — отвела взгляд от него, уставившись на пляж, пытаясь сосредоточить внимание на Сэм и Эрике. Они были в воде, плавали, разговаривали и вероятно не ругались.

Даже если ты не чувствуешь себя спокойно, это не означает, что ты не выглядишь спокойно. Я опять вспомнила слова моей мамы.

— Уходи, — сказала я. Мое сердце сильно билось, а кровь стучала в ушах. Тело напряглось, словно готовясь принять удар, и меня начало морозить, все вокруг сужалось, будто я находилась в туннеле.

— Отлично, толстуха. Я в любом случае не хочу, чтобы твои жирные пальцы прикасались ко мне.

Я закрыла глаза, ожидая услышать, как он уходит и пытаясь успокоить свое сердцебиение. Но он не уходил. Я чувствовала его присутствие здесь, только мое полотенце было островком безопасности. Я уже собиралась заставить себя встать и направиться к воде, как он заговорил.

— Да, рад, что ты хорошо проводишь время. Это место невероятно классное.

Я в замешательстве нахмурилась — это на мгновение парализовало меня — но не открыла глаз.

Потом Бэн сказал:

— Оу, привет Поршень! — как только я услышала приближающиеся шаги позади меня. Подошел Мартин.

Я медленно выдохнула, внутренне все еще чувствуя холод, и медленно открыла глаза. Я сосредоточила все свое внимание на берегу, не желая снова смотреть на Бэна, вероятно я вообще никогда не захочу посмотреть на него.

— Привет, — сказал Мартин из-за моего плеча. — Что происходит?

— Ох, ничего. Просто решил составить Кэйтлин компанию, — голос Бэна звучал иначе, более дружелюбно, приветливо. — Но поскольку ты здесь, пойду, возьму себе поесть. Ты чего-нибудь хочешь? Может принести чего-то? — Бэн очевидно адресовал этот заботливый вопрос Мартину.

Я на мгновение подумала, может Мартину следует приобрести какой-нибудь тестер для определения яда. Я не доверяю Бэну, этот предатель мне не нравится.

— Нет, — сказал Мартин.

Я чуть не рассмеялась, несмотря на свое нервное состояние. Простое «нет» Мартина, прозвучало, больше чем нет. Было похоже на предупреждение и угрозу, на разрешение уйти и требование. Я была впечатлена тем, как много презрения он вложил в одно маленькое слово.

— Ну хорошо... — последнее, что я услышала, это шаги Бэна по песку. — Я проголодался, пойду поем. Увидимся с вами позже.

Я не двигалась, даже когда была уверена, что Бэн ушел. Я не могла оторвать пальцы от места, где они крепко сжимали мои ноги.

Повзрослев, я пыталась похудеть, но не расстраивалась, как большинство людей из-за своего размера. Я изо всех сил работала, чтобы принять это. У меня было желание быть другой, но потому что я верила своей маме и ее убежденности, что со мной все в порядке или то, как я выгляжу, это нормально и мое тело само избавиться от лишнего, я никогда не боролась с весом.

Я была пухлым ребенком и очень, очень низкой, ниже, чем другие дети. Потом, во время второго года в старшей школе, я выросла на четыре дюйма и подтянулась. Затем выросла еще на два дюйма на предпоследнем годе учебы.

Но я никогда не была худой и подтянутой, скорее мягкой и сгорбленной. Мне действительно нравилась моя линия талии, поскольку она была узкой, хоть потом и расширялась на бедрах — словно песочные часы, как определила за меня моя мама.

Она говорила мне, я буду гордиться своими формами и телом, любить и дорожить им, потому что оно мое. Никто, сказала она, не должен говорить мне, что думает о моем теле. Если я выскажу другому человеку свои сомнения по этому поводу, то я дам ей или ему контроль над собой, а я должна контролировать свой образ.