Попутно я разрешил для себя проблему, которая мне не давала покоя много лет. Ещё древние греки, рассуждая о природе зла, додумались до того, что зло – это разрушение, умаление, деградация и распад. Как гниль разъедает яблоко, так и зло паразитирует на ткани вселенной, питаясь ею и извращая её. Блаженный Августин поставил этот вывод под сомнение: если зло – это распад, значит, оно слабо. Но это противоречит нашему опыту – мы видим, как зло сильно своей разрушительной силой. Он поставил вопрос, на который не ответил. И этим вопросом мучил меня многие годы. И теперь я, наконец, нашел ответ на него.

Зло сильно, потому что оно питается, оно паразитирует, оно поглощает. И чем больше оно поглощает, тем оно становится сильнее. Зло – это разрушение, но разрушение активное, хищное, у него много щупалец, а на его паутине, которой опутан весь наш мир, все человечество - бесчисленное количество клейких узлов, которыми оно уловляет наивных и доверчивых.

И это зло, воплощение зла – это псевдо-Диана, Неназываемая Темная Богиня, которую христиане, мусульмане и иудеи назвали сатаной, зороастрийцы – Ахриманом, которая смутно угадывается в образах зловещей греческой Гекаты, индийской Кали, скандинавской Хель. Богиня-ведьма, богиня-упырь, богиня-паук… Сущность, которая в действительности не имеет пола, но которой человеческое сознание присваивает пол – мужской или женский, потому что в силу своей ограниченности не мыслит мир в других категориях, подобно муравью, который видит перед собой одни плоскости, не воспринимая объемных фигур.

2.

Из мысленного транса меня вывел энергичный возглас Нади.

– Но ведь надо же что-то сделать, Кир! Мы должны раздавить эту гадину! – её лицо скривилось в гримасе, будто она только что увидела паука.

– Легко сказать! – вставил Коля. – Как ты убьешь её, если она гипнотизирует на расстоянии?

– Как? Просто взять и обрезать ей волосы, ведь сила её – в волосах! Один раз у Киры не получилось, но второй раз обязательно получится! Ведь зачем-то она сохранила ему жизнь!

– Только для того, чтобы сожрать, когда снова придет голод! – горько усмехнулся Коля. – Ты же слышала её слова: пауки запасают мясцо впрок, когда сыты!

Я молча переводил взгляд то на одного, то на другую. Мне нечего было сказать, я сам не знал, что делать.

– Если бы было так, она слопала бы его, а не Лёню! – парировала Надя.

Сердце чаще забилось в груди – мне эта мысль до сих пор не приходила на ум.

– Она бережет Киру для чего-то страшного! Но в этом наш шанс – это дает ему время!

– У Леши тоже было время, - скептически заметил Коля.

– Но он толком не знал, что будет ПОТОМ. А мы знаем, знание – сила! – взвизгнула она.

– Надя права, Коль, только я могу убить чудовище, а потому я должен встретиться с нею, пока она не принялась за вас. Я потому и примчался к вам сломя голову, что чувствовал, что Наде и тебе угрожает опасность. Если Надя завтра пойдет к ней, попадет в её ловчую сеть, она, как показывают известные нам случаи, больше оттуда не выберется. А, значит, идти придется мне. Смерти и того, что ГОРАЗДО ХУЖЕ смерти близких мне людей я больше не допущу. С меня хватит Леши и его матери. Я пойду и убью ведьму в её собственных грезах! Второй раз я не упущу своего шанса!

Коля грустно посмотрел на меня и тяжело вздохнул.

– А пока суд да дело, Коль, Надь, берите ноги в руки – детей особенно – и бегите куда глаза глядят, ходя бы к родителям Нади, в Крым. Чем дальше вы будете, тем мне спокойнее. Паучиха уже положила на вас глаз, если пригласила назавтра в свой «швейный» клуб, но вы пока не заражены. Вы спокойно можете уйти и забыть все это как страшный сон.

– Я не оставлю тебя одного!
– набычился Коля, словно ребенок, которого старшие отправляют спать, чтобы играть в свои «взрослые» игры, и сжал кулаки.

– Не будь дураком, Николай Васильевич! У тебя двое детей малых. Это и тебя касается, Надежда Петровна.

– Он прав, дорогой. Мы тут ему ничем не поможем. Это слишком опасно.

– Если вы не уедете, ребята, значит, моя жертва была бесполезной, как и жертва Леши. Хоть вы должны спасти свою жизнь. И никаких других вариантов я не допускаю. На работу, Надь, лучше даже не ходи. Пусть увольняют за прогул – не страшно. Собирайте манатки прямо сейчас, покупайте билет на самолет и мотайте отсюда, чтобы духу вашего тут к обеду не было. А я отвлеку её внимание и, улучив момент, убью тварь.

Синицыны мрачно молчали. В глубине души они понимали, что я прав и испытывали облегчение от данной мною индульгенции на бегство, но также они мучительно страдали оттого, что за их жизнь расплатится кто-то другой.

– Я отпускаю вам этот грех, - попробовал пошутить я. – Ступайте с миром, чада мои. А мне пора, - уже серьезно сказал я. – Полнолуние. Я должен быть ТАМ!

Синицыны не обратили внимания, а я ужаснулся последней фразе – она сорвалась с моих губ помимо моей воли. Что-то неодолимо тянуло меня ТУДА и это что-то заговорило моими устами: