В каждой милицейской службе есть своя специфика, но есть у милиции и общая задача -- обеспечивать гражданам спокойную жизнь, защищать их честь и достоинство. Ильину приходилось постоянно выезжать на места происшествий. Таких выездов за время службы не счесть.

Под Новый год в отдел прибежала вся в слезах женщина: пьяный муж выгнал ее и детей на мороз, угрожал топором. Оставив дежурить своего помощника, Ильин прибыл к месту происшествия и, не побоявшись топора, связал разбушевавшегося пьяницу и отправил его в психиатрическую больницу.

Ночью по телефону позвонила сторож гастронома. Взволнованно пояснила, что во время дежурства она на какое-то время отошла домой, а когда вернулась, то увидела два разбитых окна и услышала в магазине чьи-то голоса. Вдвоем с водителем Ильин выехал к месту происшествия. Подоспели вовремя: из окон гастронома вылезли с полными сумками двое мужчин. Увидев милицейскую машину и стоявшего рядом с ней Ильина (за годы службы Павел Тихонович знал практически всех ранее судимых) воры поставили сумки на землю и подняли руки.

Работая начальником медвытрезвителя, Ильин добивался, чтобы материалы на задержанных пьяниц не только своевременно направлялись в трудовые коллективы, но и оперативно рассматривались на товарищеских судах, причем в присутствии работников милиции. Это повышало эффективность работы медвытрезвителя.

На пенсию Ильин ушел в 1970 году. Можно б было и еще поработать, да стало сдавать сердце и болели ноги.

– - У меня, -- говорит он, -- буквально все проходит через сердце, а уж ноги столько протопали...

У Ильина есть сын и дочь. Семья сына живет в Воронеже, а дочь с внучкой -- в Киеве. Жизнь Ильина поделена на две части: война и после войны.

О работе в милиции Павел Тихонович говорит с теплотой, часто вспоминает своего помощника Николая Корчагина и водителя Андрея Шилова. По-прежнему не пьет и не курит. Одно время стал разводить юрловских голосистых кур. Нравилось, как протяжно и мелодично поют по утрам красавцы-петухи.

Была в жизни Ильина и проблема. Долгое время фронтовику пришлось жить во временно приспособленной для жилья развалюхе с печным отоплением, без воды и туалета. Это на старости-то лет. Хотя и стоял в очереди на улучшение жилищных условий, но мало верил, что вопрос решится. И вдруг узнал, что городской властью ему выделена в Северном микрорайоне в новом доме однокомнатная квартира. Радости не было предела. Вытирая слезы, Ильин говорит:

– - Теперь буду жить там, где зимой сорок третьего вместе с однополчанами освобождал родной Воронеж.

Что ж, ветеран войны это заслужил. Живи, ветеран, подольше! И спасибо тебе за все!

Войну ненавижу!

(год войны для девочки Лиды)

От жары -- не продохнуть. Но к обеду потянул ветерок, он стал крепчать, небо постепенно заволокли облака, кругом засверкало, загромыхало -- и вот уже задробил по ссохшейся земле дождь. Однако его мощный рокот был недолгим, дождь перешел в окладной и стал накрапывать мерно, тихо. Природную благодать и покой нарушал лишь въедливый, звонкий перестук старых настенных часов, монотонно напоминавших мне и моей собеседнице о необратимом ходе времени.

Хозяйка квартиры, пожилая с уставшими глазами женщина, распахнув настежь балконную дверь и опершись рукой на подоконник, задумалась. Вслушиваясь в легкий шелест дождя, негромко сказала:

– - Только что жарило как летом сорок второго. И вот дождик. А тогда слезы рекой лились. Знаете, мне порой кажется, что дождик словно оплакивает все наши беды и несчастья, а их столько...
– - Тяжело вздохнув и покачав головой, села на стул и продолжила прерванный разговор.

– - В сорок первом мне шел шестой годик. Кроме меня в семье был еще маленький братик Сережа...
– - Голубые глаза собеседницы задумчивы, порой отрешенные от всего того, что окружало, и, казалось, душа этой женщины уносилась в те далекие годы, когда еще ребенком она познала самое страшное, что бывает в жизни людей -- войну.

– - ...Помню мама взяла на руки Сережу, и мы втроем пошли на рынок за молоком. Купили, подходим к дому, а соседка говорит, что приходил папа, но нас не застал и расстроенный ушел на вокзал. Мама хотела сразу же идти на вокзал, да соседка вспомнила, что отец оставил для нас записку. Отдав подержать мне братика, мама побежала в комнату и взяла записку. Папа писал в ней, что прибыл с воинским эшелоном, домой его отпустили всего на час, а когда на фронт отправят -- сам не знает. Просил приехать проводить и купить что-нибудь из еды, а еще привезти теплые носки.

Началась беготня по магазинам: мама спешила купить и не опоздать на вокзал. На руках у нее Сережа и сумка, а я бежала сзади, уцепившись рукой за сумку. Наконец все, что папа просил, купили и пошли к вокзалу. У Петровского сквера остановились отдышаться. Гляжу на маму, а ее не узнать: глаза такие, что вот-вот слезами брызнут. А мне самой хоть реви -- так любила маму и папу. Но мама заметила, что глаз от нее не отрываю, и, нахмурившись, сказала:

– - Пошли, доченька, а то опоздаем.

На привокзальной площади -- не протолкнуться. Мама, то громко и требовательно, то тихо и жалобно, просила пропустить ее с малыми ребятишками. Кто-то сторонился, но таких было мало, у всех свои заботы, все куда-то спешили. Я бежала за мамой, чтобы не отстать, Сережа от шума и толкотни проснулся, его головка раскачивалась из стороны в сторону.