– Нет, никогда, вы же знаете.

– Я знаю, что вы об этом думаете. А что делаете - не знаю. Кстати, вы уже научились защищаться от меня, не правда ли? Вы концентрируете мысли на невинных вещах либо отрешаетесь от всего...
– Хамал медленно допил мадеру и высокомерно усмехнулся.

Насмешливая улыбка Хамала задела Невера.

– Гиллель, вы считаете меня подлецом?
– Он посмотрел на Хамала в упор.
– Вы намекали на это тогда Ригелю...

Хамал отмёл это обвинение.

– Нет. Не намекал, вздор это всё, - твердо заявил он, снова наполняя бокалы.
– Я всего-навсего отметил чистоту его мыслей, а вы восприняли это как упрёк себе. Я вас ни в чём не упрекал. С чего бы?

Невер опустил глаза. Костяшки его сжатых пальцев побелели.

– Да...
– хрипло проговорил он наконец.
– Знаете, когда я, крадучись, вылезаю из грязных притонов и борделей, то всегда думаю, что это в последний раз. Есть необоримые вещи или я просто слаб? Моя любовь к женщинам...

– Не обманывайте себя, Невер, - насмешливо перебил Хамал, отмахнувшись от слов собеседника, как от навязчивой мухи.
– Вы не любите женщин.
– Морис пронзил Гиллеля изумлённым взглядом.
– Да-да, уверяю вас, это так, что бы вам самому не казалось по этому поводу. Женщины раздражают вас глупостью, пустотой и визгливостью. Вы любите своё наслаждение, а его источник вам, в лучшем случае, безразличен. Я скажу вам больше. Вы не хотите, чтобы вас любили. Это даже феноменально, - спокойно продолжил он, пригубив вино и насмешливо глядя на растерянного собеседника.
– Дело вот в чем, я объясню. Не будем говорить о тех женщинах, которые не продаются. Такие даже мне не по карману. Но остальные - разнятся. Есть, знаете, особый тип, - замужних и считающихся порядочными - за значительную сумму готовых на что угодно. Любое ваше предложение, самое гнусное, будет рассмотрено, предложи вы пятьдесят тысяч. Уличные женщины или актриски мне иногда отказывали, а эти - никогда. Для развратного человека наивысшая пикантность заставлять эту 'приличную' даму делать лишь то, что можно потребовать от самой отъявленной проститутки. Одна такая согласилась, помню... тьфу, я же не об этом... Так вот, такие оценят только содержимое вашего кармана. Но есть богатые богемные гурманки-демимондентки, которые способны оценить содержимое ваших штанов. С несколькими такими я сталкивался в Люксембурге, в забавном тайном обществе 'Янтарная ящерка'. В основном - богема и иногда особы повыше. Приапические оргии, клянусь. Там мужчину пробуют 'на язычок' одуревшие от шпанских мушек эротоманки... А, я опять сбился. А о чём я? Ах, да! Бордельные же девочки, как ни парадоксально, способны оценить содержимое... вашей души. И заметьте, Морис, вашу душу они оценили высоко. И это притом, что, когда Риммон, помнится, сказал вам, что девочки думают, что вы - переодетый принц инкогнито, вы сами подумали... помните?

Морис недоумённо посмотрел в глаза Гиллеля. Он абсолютно не помнил пустую бордельную полупьяную болтовню, фразу же Риммона, о которой говорил Хамал, вспоминал как сквозь туман - неотчетливо и расплывчато.

– Нет... А я что-то подумал?

– Да. В этом-то вся прелесть! Вы изумились сказанному. Но не глупости про принца, а факту, что девочки... что-то думают. Вас это изумило! Я полночи после хохотал. В этом смысле, вы, мсье де Невер, хуже Нергала. Он, как ни странно, видит в них людей, жаждет популярности и признания, и даже... извините, Морис... хочет, чтобы его любили. А вот вы - не хотите. Любая душевная связь с женщиной только обременяет вас, а все потому, что сами женщины вам противны. Соитие с женщиной для вас сладостно, но её присутствие рядом - невыносимо вам. Вспомните, кстати, эту чернявую чертовку, Патолс. Вас ведь тоже, как я понимаю, ...м-м-м... пытались очаровать? Двадцать тысяч, не так ли? Так вот, вы вспоминаете о происшедшем тогда с удовольствием, Морис, хотя и вели себя, судя по её мыслям, как настоящий маркиз де Сад! Ведь ваше наслаждение от этой флагеллации тогда зашкалило, и остановились вы чудом...- Лицо Мориса де Невера свела судорога. Он ничего не ответил.
– Скажу откровенно, как попу на духу, - завидую. Тоже с наслаждением отхлестал бы мерзавку по ягодицам. Рафинированнейшее возбуждающее, n'est-ce pas? В 'Серебряном пауке' я выпорол однажды бабёнку, верещавшую как поросёнок...- Он сладострастно причмокнул, - впрочем, что я сбиваюсь всё время?

– Я не наслаждался, Хамал. Я злился, только и всего.

– Боюсь, что это не так. Нет-нет. Наслаждались и ещё как! И именно потому, что - не любите женщин как таковых. Вы проявили себя впервые в подлинном своём чувстве.
– Гиллель рассмеялся и опять наполнил бокалы. Он уже слегка опьянел.
– Впрочем, вы правы. Вы не наслаждались - вы блаженствовали и ликовали, упивались и трепетали от восторга.

По губам Мориса де Невера вновь промелькнула судорожная улыбка. Он покачал головой, и снова нервно усмехнулся. Чёрт бы подрал этого всезнайку. Гиллель же продолжал:

– С вашей внешностью, мсье де Невер, вы легко могли бы повторить путь Казановы, но для этого женщин и впрямь нужно любить.

– Его лавры меня не прельщают, - поморщился Невер.

– Заметно. К тому же, надо отдать вам должное, вы куда умнее этого итальянского жеребца. Но сути дела это не меняет. Я - временами похотлив... ну, сведет иногда, знаете, зубы, а так ...плевать.- Он слегка поморщился.
– Особым успехом не пользуюсь. Женщины не любят умных мужчин. Оно и понятно. Кошкам не нравятся слишком осторожные крысы. Риммон - тот страстен, при этом обожает саму женственность, упивается ею, Нергал - развратен, но вы - просто блудливы. На вашем месте я бы удовлетворялся ...

– Хамал, умоляю!

– Умолкаю, - шутовски бросил Гиллель.

Морис де Невер надолго замолчал. Смерть Виллигута, столь необъяснимая и внезапная, выбила его из колеи. А перед Хамалом, ошеломлённый и растерянный, он чувствовал себя совершенно беззащитным, точно голым. Он понимал, что своими язвительными выпадами тот мстит ему за догадку о его удивительных способностях, и в то же время ему почти нравилось слышать от Гиллеля то, в чём он едва смел признаться самому себе. Морис ощущал какой-то мучительный нарыв в душе, и безжалостные слова Гиллеля вскрывали его, точно скальпелем. Но, хотя Хамал безошибочно читал самые потаённые его мысли, он не видел того, что было подлинной мукой Невера. Этого не видел никто, и сам Морис, пытаясь постичь причины своей скорби, угнездившейся в сердце в последние месяцы, тонул в липких и зловонных пучинах, терялся в тёмных провалах и смрадных безднах своей души.

– Да. Вы, наверное, правы.
– Он сжал руками виски.
– Но я не могу с этим покончить. Я слаб, - его лицо исказилось, он потерянно и жалко улыбнулся.
– Эммануэль сказал бы, что я слабостью оправдываю собственную похоть...

– О, вы, я вижу, уже судите себя его словами...

– Он - единственное, что мне по-настоящему дорого. Он ...
– лицо Мориса странно напряглось и застыло, - он умеет любить. Вы говорите, я не хочу, чтобы меня любили? Может быть. Не знаю, чего я не хочу. Но знаю, чего хочу, я хочу - любить. И знаете, Хамал, если Эммануэль останется со мной, я... научусь любить и я - найду Бога.