– Тут уж я могу просветить вас в полной мере, мсье де Невер. Нергалу, в общем-то, всегда было абсолютно всё равно, куда ткнуться, но он не содомит и предпочитает женщин. Виллигут надоел ему, и Фенриц сыграл с ним третьего дня изуверскую шутку, велев приготовить на их 'любовный' ужин салат с солеными огурцами, молочный коктейль и торт с масляным кремом. Не доверяя проверенным народным рецептам, он заказал в Шаду у аптекаря кварту слабительного, смешал коньяком - и всем этим угостил Генриха. Цель его была проста - он просто хотел несколько дней отдохнуть от его навязчивости. Три дня он и отдыхал...

Морис против воли тихо рассмеялся.

– Родина духа обернулась мачехой?

Хамал кивнул и вдруг помрачнел.

– Эммануэль сказал, что я - по его мнению, Человек Духа. Если только предположить, что духовность придаёт мерзостям оттенок некой гармоничной завершённости, так сказать, одухотворяет их? Но, боюсь, он говорил о другом. Если же то, что тебе воздают, больше того, что ты есть, нужно либо стать выше, либо - исчезнуть совсем.
– И увидев, как побледнел де Невер, Хамал поспешил заметить, - это я о себе, Морис.

Оба надолго замолчали.

– Я вначале полагал, что Эммануэль наивен, - проговорил наконец Невер, - Чист и наивен. Потом понял, что просто - чист. Он не понимает многого именно по кристальной чистоте, но ведь всё, что он не понимает - просто мерзость. Не понимать мерзости!
– Лицо Мориса де Невера исказилось, и Хамал впервые рассмотрел, как он истомлён и измучен.
– А я? Есть ли на свете мерзость, которой бы я не понимал? Вы правы, Хамал. Чем я лучше Нергала, с которым мы сталкиваемся в одних и тех же смрадных притонах? Странно как раз то, что я цепляюсь за Ригеля, так боюсь упасть в его глазах. А ведь, узнай он обо мне всё, он, наверное, просто пожалел бы меня.

– Ну полно вам, Морис...- Хамал поднялся.
– Пора. Хотя знаете, вы все-таки не правы, - вдруг заметил он, вернувшись от порога.
– Не думаю, чтобы это было значимо, но все-таки вы - лучше Нергала. Вы осознаёте свои бордельные вояжи как гнусность, а наш дорогой Фенриц уверен, что его инфернальные проделки - абсолютная норма. Умение назвать мерзость мерзостью, пожалуй, и есть основной признак нравственности, подлец же всегда скажет, что всё распределяется по гауссиане, а мерзостей не существует как таковых. Покойник Виллигут, кстати, именно так и высказывался.

Он ушёл. Морис задвинул засов и сел на кровать. Потом тихо опустил голову на подушку и лёг. Его глаза неожиданно увлажнились, и сквозь слёзы он долго смотрел на чёрное звёздное небо.

Глава 14. Странного много.

'На Броккен ведьмы тянут в ряд. Овес взошел. Ячмень не сжат.

Всей кавалькадой верховых, чертовок, ведьм и лешачих!'

И.В.Гёте 'Фауст'.

Возросший уровень смертности в Меровинге тревожил не только Хамала. Декан факультета был весьма обеспокоен. Взволнованы были и наставники. Правда, двое из них - преподаватель латыни профессор Рафаэль Вальяно и куратор Эфраим Вил сохраняли странное спокойствие, расположившись у окна в деканате и лениво передвигая по шахматной доске фигурки из слоновой кости.

Экзальтированный и впечатлительный профессор Франсуа Ланери был особенно изумлён тем, что подобное могло произойти в древних стенах Меровинга. Преподаватель греческого Анастасиос Триандофилиди снобистски отметил тот негативный факт, что, несмотря на дороговизну обучения, в университет всё же проникают достаточно странные субъекты. Кто такой этот Виллигут? Его фамилия не значится в Синих книгах. Откуда он, спрашивается?

Его поддержал профессор Реджинальд Уильямс, читавший курс английской литературы. Да, происходит чёрт знает что. Практически все на курсе - сироты. Хорошо хоть - далеко не нищие. Но много странного, да. И физиономии какие-то порочные и любви к искусству ни на грош. Профессор Ланери не согласился. Нет-нет. Есть всё же приятные исключения. Он вспомнил Мориса де Невера. Вот уж воистину, дивная поросль лозы цветущей! А к ак глубоко знает и чувствует историю!

– Странного много, - вернулся к теме разговора профессор Вольфганг Пфайфер, - местные жители как с ума посходили. Уверяют, что видели в окрестностях Меровинга огромного волка. Говорят, что это он зарезал трёх пастухов. У покойников взрезано горло, но все трупы обескровлены и похожи на мумии. И исчезает он-де всякий раз около замка. Чёрт знает что. А ещё говорят, что какая-то фурия носится над замком на метле. Видели и какой-то странный призрак, проходящий сквозь каменные стены. Оголтелые глупцы. Простонародье, тупое мужичьё, что с него взять?

Профессор Вальяно передвинул белого ферзя на соседнюю клетку и молча посмотрел на куратора. Эфраим Вил задумался. Его согнутая в запястье рука с длинными тонкими пальцами и острыми ониксовыми ногтями хищно нависла над рядом чёрных пешек.

Между тем в ночь гибели Виллигута бодрствовали не только Хамал и Невер. Не спал и Риммон. Бродя в Нижнем портале, обдумывая происшествие с Виллигутом, Сиррах устроился на скамье под облетевшими вязами, стараясь увидеть освещённое окно спальни Эстель. Нет. Ему не померещилось. Неожиданно он заметил её на балконе. Её белокурую головку нельзя было спутать ни с чем. Эстель оказалась на перилах и... вдруг взмыла в ночное небо. Чёрный изящный силуэт пышноволосой женщины на метле был отчетливо различим на золотом фоне лунного диска. Через несколько минут она вновь мелькнула среди полупрозрачных ночных облаков, устремилась назад к балкону и тут, наконец, заметила Риммона. Испуганно вскрикнув, юркнула в окно спальни.