Шрифт:
‹1938›
СНЕГИРЬ
На Арбате, в магазине, За окном устроен сад. Там летает голубь синий, Снегири в саду свистят. Я одну такую птицу За стеклом видал в окне, Я видал такую птицу, Что теперь не спится мне. Ярко-розовая грудка, Два блестящие крыла… Я не мог ни на минутку Оторваться от стекла. Из-за этой самой птицы Я ревел четыре дня. Думал, мама согласится — Будет птица у меня. Но у мамы есть привычка Отвечать всегда не то: Говорю я ей про птичку, А она мне про пальто. Что в карманах по дыре, Что дерусь я во дворе, Что поэтому я должен Позабыть о снегире. Я ходил за мамой следом, Поджидал ее в дверях, Я нарочно за обедом Говорил о снегирях. Было сухо, но галоши Я послушно надевал, До того я был хорошим — Сам себя не узнавал. Я почти не спорил с дедом, Не вертелся за обедом, Я «спасибо» говорил, Всех за все благодарил. Трудно было жить па свете, И, по правде говоря, Я терпел мученья эти Только ради снегиря. До чего же я старался! Я с девчонками не дрался. Как увижу я девчонку, Погрожу ей кулаком И скорей иду в сторонку. Будто я с ней незнаком. Мама очень удивилась: — Что с тобой, скажи на милость? Может, ты у нас больной — Ты не дрался в выходной! И ответил я с тоской: — Я теперь всегда такой. Добивался я упрямо, Повозился я не зря. — Чудеса, — сказала мама И купила снегиря. Я принес его домой. Наконец теперь он мой! Я кричал на всю квартиру: — У меня снегирь живой! Я им буду любоваться, Будет петь он на заре… Может, снова можно драться Завтра утром во дворе? ‹1938›
ЛЕНОЧКА С БУКЕТОМ
Вышла Леночка на сцену, Шум пронесся по рядам. — От детей, — сказала Лена, — Я привет вам передам. Лена в день Восьмого марта Говорила мамам речь. Всех растрогал белый фартук Банты, локоны до плеч. Не нарадуются мамы: — До чего она мила! — Лучшим номером программы Эта девочка была. Как-то в зале райсовета Депутаты собрались. Лена, девочка с букетом, Вышла к ним из-за кулис. Лена держится так смело, Всем привет передает, Ей знакомо это дело: Выступает третий год. Третий год, зимой и летом, Появляется с букетом: То придет на юбилей, То на съезд учителей. Ночью Леночке не спится, Днем она не пьет, не ест: «Ой, другую ученицу Не послали бы на съезд!» Говорит спокойно Лена: — Завтра двойку получу — У меня районный пленум, Я приветствие учу. Лена, девочка с букетом, Отстает по всем предметам: Ну когда учиться ей? Завтра снова юбилей! ‹1954›
ОДНАЖДЫ Я РАЗБИЛ СТЕКЛО
Нет, в жизни мне не повезло, Однажды я разбил стекло. Оно под солнечным лучом Сверкало и горело, А я нечаянно — мячом! Уж как мне нагорело! И вот с тех пор, С тех самых пор, Как только выбегу Во двор, Кричит вдогонку кто-то: — Стекло разбить охота? Воды немало утекло С тех пор, как я разбил стекло. Но стоит только мне вздохнуть, Сейчас же спросит кто-нибудь: — Вздыхаешь из-за стекол? Опять стекло раскокал? Нет, в жизни мне не повезло, Однажды я разбил стекло. Идет навстречу мне вчера, Задумавшись о чем-то, Девчонка с нашего двора, Хорошая девчонка. Хочу начать с ней разговор, Но, поправляя локон, Она несет какой-то вздор Насчет разбитых окон. Нет, в жизни мне не повезло, Меня преследует стекло. Когда мне стукнет двести лет, Ко мне пристанут внуки. Они мне скажут: — Правда, дед, Ты брал булыжник в руки, Пулял по каждому окну? — Я не отвечу, я вздохну. Нет, в жизни мне не повезло, Однажды я разбил стекло. ‹1965›
В ПУСТОЙ КВАРТИРЕ
Я дверь открыл своим ключом. Стою в пустой квартире. Нет, я ничуть не огорчен, Что я в пустой квартире. Спасибо этому ключу! Могу я делать, что хочу, — Ведь я один в квартире, Один в пустой квартире. Спасибо этому ключу! Сейчас я радио включу, Я всех певцов перекричу! Могу свистеть, стучать дверьми, Никто не скажет: «Не шуми!» Никто не скажет: «Не свисти!» Все на работе до пяти! Спасибо этому ключу… Но почему-то я молчу, И ничего я не хочу Один в пустой квартире. ‹1968›
ЛЕТО НА ВЕСАХ
Есть в нашем лагере весы, Не просто так, не для красы, — Мы выясняем по утрам, Кто пополнел, на сколько грамм. Нет, мы не ходим в дальний лес: А вдруг в походе сбавим вес?! Нам не до птичьих голосов. Проводим утро у весов. Нельзя бродить нам по лесам: Все по часам! Да по весам! А в дождь — мы сразу под навес Ребята ценятся на вес! И сколько здесь бывает драм: Сережа сбавил килограмм, И долго ахал и стонал Весь медицинский персонал. Вдруг изменился наш режим: С утра на речку мы бежим, Мы обнимаемся, визжим… Ура! Не вешайте носы — У нас испортились весы! ‹1969›
АНТАНАС ВЕНЦЛОВА
(1906–1971)
С литовского
ПИР В ГОРАХ
Все выше в горы мчались мы, Асфальт дорог синел Между камней, темнее тьмы, Кружася в вышине. Здесь сон коричневой руды, Чьи жилы длинные тверды, И лес, чьи желтые листы Мерцанье меди льют. К чертям слетим мы с высоты, Казалось, в пропасть тут. Нас горный дух хранил в горах, Вино крепчало в погребах. А где кустарник в скалах лег, Висел чабаний крик, Баранов двигался поток По гребню напрямик. Пред нами плыл библейский вид. Раскрылись гор хребты. По разноцветью мшистых плит Баранов шли гурты. Исчезло солнце. Дождь и мгла, Сползавшая в обрыв… Чадра туманная легла, Закрыв черты горы. Но вдруг костер пахнул дымком, Углей алмазный звон, И вот баран уж под ножом, Уже без шкуры он. Вино из бочек, смол густей, С колхозного двора. Так угощай, чабан, гостей — Далеко до утра! Ты угощал героев в час Великих грозных сеч — Как друг встречаешь ныне нас На древнем месте встреч. И шашлыки кипят вокруг, Трещит углей оскал, И губы ветра сдули вдруг Туман с кремнистых скал. И кажется, что с чабаном Любой из нас давно знаком. Ходила чаша вкруг стола, Хоть не было стола, Но в честь товарищей хвала По кругу шла и шла. Вновь солнце нам улыбку шлет, Светя на весь простор, Мы жили, как один народ Кировабадских гор. И нам казалось, что мы все — Чабана сыновья, А день сверкал во всей красе — Тебе, моя земля! Уж звезд сплетались письмена Над темнотой горы. Земля, как друг, вручает нам Осенние дары! ‹1947›
НА БЕРЕГУ ДУНАЯ
Расцветают фиалки на синем Дунае в апреле, Пахнет ивовой зеленью, глиной весенних дорог. Где-то песня звучит, и высоко взлетают качели, На головке у девушки венской цветущий венок. А сквозь дымку синеют зазубрины леса, и Вена, В иглах стрельчатых башен, намечена тушью слегка. Шпиль святого Стефана вдали проступает мгновенно, И плывут, розовеют, клубятся над ним облака. Я бродил по холмам и, в глуши пробираясь древесной, На простом постаменте солдатское имя прочел: «Петрас Дауба». Кто он? Литовский ли пахарь безвестный, Со свободой и правдой в австрийскую землю пришел? Или жил в Шауляе, служил подмастерьем-рабочим? Иль на озере вырос парнишка в рыбацкой семье, Коренаст, как зеленый дубок, и смекалист, и прочен?… Ранним утром он пал или под вечер, в сумрачной тьме? В бликах пламени пенились синие волны Дуная. А за Пратером плавилась вражеских танков броня. Умирал пехотинец, родные края вспоминая, Погибал, как корабль, в урагане сплошного огня. Вот подходит работница и на могилу чужую Молча сыплет фиалки и молча поникла в тоске. И на грустную женщину с грустным участьем гляжу я Что напомнит ей имя на этой могильной доске? Долго, долго стоит и молчит эта женщина, сгорбясь. Все в морщинах лицо под косынкою бедной цветной. Неизвестная, скромная мать — изваяние скорби — Над солдатской могилой, над нежной дунайской весной. «Я не знаю, кем был он. Но здесь, у родного Дуная, В тихом венском лесу, в аромате зеленых ветвей, На могиле его я своих сыновей вспоминаю, Двух погибших в концлагере милых моих сыновей. Он пришел из далекой страны, где рождаются зори, Был отважен, и весел, и юн, как мои сыновья. И когда я к нему приношу материнское горе, — Я уже не одна, и кручина светлеет моя». «Не одна, слышишь, мать, не бедна одинокая старость, Нет забвения павшим за правду в великой борьбе. Видишь, мать, как весна на Дунае твоем разблисталась Это родина наша привет посылает тебе».