Шрифт:
‹1959›
* * *
Я помню долг свой пред тобой, Россия Я не забуду никогда о нем. Всего, чего просил и не просил я, Ты вдоволь мне дала в краю родном. Не все как надо видевший сначала, Теперь благодарю судьбу свою — За то, что так упорно приучала Ходить босым по жесткому жнивью. Дала постичь, как колются колосья, Оберегая золотой родник… Ведь если что-то сделать удалось мне, Так потому, что я к жнивью привык, Что кожу впору выдубило лето И пропитало духом чабреца. А чем с тобой я расплачусь за это, Как не строкой, правдивой до конца! ‹1961›
* * *
Я, признаться, жить хотел бы долго, Каждый день по-новому ценя, Чтобы непогашенного долга Не осталось в жизни у меня. Чтобы ежедневно, ежечасно, Вспоминая путь свой средь тревог, Всех, кого обидел я напрасно, Чем-нибудь порадовать бы смог. Ну, а если это невозможно И до срока я свалюсь без сил, Пусть хоть знают те, кому я должен, Что со всех дорог я к ним спешил. Не владевший рогом изобилья, Заходивший часто за предел, Про свои долги не позабыл я, Только заплатить не все успел. ‹1963›
* * *
Не оставили деды портретов для пас, Уходя за ограду погоста мирского, Но родные черты узнаем мы сейчас У философов сельских с полотен Крамского И пускай фотографии наших отцов Улыбаются робко и скупо с простенков, — Русских витязей в них разглядел Васнецов, А в подруги им дал свою Ладу Коненков. О искусство! Останься влюбленным и впредь Пусть не тронет тебя никакая остуда. Разве может когда на земле устареть Человечьего сердца великое чудо! ‹1963›
* * *
Мужавший на сквозном ветру, Я видел взлеты и паденья, Страстей высокое боренье И мелких помыслов игру. Но верю я, и с тем умру, Что, в вечной жажде обновленья, Как к свету тянутся растенья, Так люди тянутся к добру. ‹1963›
ЛАДОНИ, ПАХНУЩИЕ ХЛЕБОМ
Кому какой дается жребий, Какая песня под луной, А я взрастал на черном хлебе, То хлеб земли моей родной. Его солил я крупной солью И запивал воды глотком, С ним по широкому раздолью Ходил за плугом босиком. Я молотил и веял жито, За стол садился не спеша, Я знал: в ржаной ковриге скрыта Всей доброты земной душа. Святая мудрость землепашца В ней навсегда воплощена. Ни возгордиться, ни зазнаться Не даст в дороге мне она. И нужно мне под русским небом, Чтоб каждый день и каждый миг Ладони, пахнущие хлебом, Я чуял на плечах моих. ‹1965›
ХАСЫР СЯН-БЕЛГИН
(Род. в 1909 г.)
С калмыцкого
* * *
Я — за стихи железные, Чтоб в них, Как будто связанных узлом калмыцким, Легко и громко бы звенел ось мыслям; Железно не звенящий стих — Не стих! Я — за стихи железные, Чтоб в них Поэта настоящего прозренье Явило людям бы свое служенье И жгло б сердца людей Глаголом их! Я — за стихи железные, Чтоб в них Молотобоец оживал и резчик. Есть стих — кузнец и есть — краснодеревщик. А я? Я тёс беру Для строк моих. Я — за стихи железные, Чтоб в них Простой ли, сложный почерк был, но — веский! А я? Мой почерк прост — простой стамеской Я выводить узор стиха Привык. Я — за стихи железные, Чтоб в них Глубин, высот бы раскрывались бездны… Правдивые стихи — всегда железны, Я льщусь надеждой На железный стих! АБДИЛЬДА ТАЖИБАЕВ
(Род. в 1909 г.)
С казахского
РОССИИ
О русский боевой народ, Услышь напев моей струны! От всей души тебе поет Поэт далекой стороны. Хоть я казах, но твой я сын. Не ты ли вырастил меня? Мильоны нас, не я один, России кровная родня. Мы не устанем возносить Твой гордый дух и вольный нрав. Недаром смог ты победить Орду коричневых держав! Четвертый коготь у орла Сильней, чем когти прочих птиц. Его Россия обрела! Ее никто не свергнет ниц. С тобой родной мой Казахстан, Как белый кречет, поднялся! Тебе, славнейшая из стран, И думы все, и воля вся. И как не думать о тебе? Не будь тебя — мы вновь рабы. Клянусь! Пути в твоей судьбе Отныне путь моей судьбы. Услышь меня! Хоть я казах И к русской речи не привык, Но братья мы и в языках: Язык наш — Ленина язык. ‹1939›
КАК БУДТО БЕРЕЗКИ…
* Как будто березки, на склоне, вдали, сплетаясь ветвями, мы вместе росли. Всегда мы, как помню, влюбленными были, но нашу любовь от чужих берегли. Тебя я не сравнивал с пышным цветком, себя не считал я твоим соловьем. Без выспренних слов понимая друг друга, как два близнеца, мы сидели вдвоем. Шли новые годы за старыми вслед, но мы не считали, по скольку нам лет. Я — старше тебя, ты немного моложе, нам дела до смерти и старости нет! В одной комнатенке, средь стенок пустых мы жили, как будто в хоромах больших. Но что же с того, что мы так небогаты, одно одеяло у нас на двоих! В те дни мы легко одевались с тобой, тулупов и шуб не таскали зимой и нашу печурку не часто топили — мы комнату грели своей теплотой… * Но вдруг закричал — я его не пойму! — наш первенец шумный у нас на дому. Наверно, он требует места под солнцем? И место под солнцем мы дали ему. Его ты кормила в назначенный час, с него не спуская внимательных глаз. Качали мы люльку его, чередуясь, как, видно, когда-то качали и нас. Под мирной и тихою кровлей своей немало мы прожили радостных дней, и мы не однажды еще пировали, встречая бокалами новых детей. За прежними днями другие идут, цветы отцветают и снова цветут. Я — старше тебя, ты — немного моложе, вокруг нас детишки заметно растут. * Просторен мой дом, и обширен мой свет, на жизнь мне никак обижаться не след. Но все-таки грустно, что я тяжелею и легкости прежней давно уже нет. Я стал отчего-то медлительней жить, и спать беспокойней, и меньше бродить. Парят в поднебесье высокие мысли, а тело — увы! — не желает парить. Бывает, захочешь для шумных гостей толковую речь закатить покруглей — не то что чужие, а дети торопят твои излиянья закончить быстрей. За ними нет сил у меня поспешать. Мне шума не надо, люблю помолчать. Со мною жена моя верная вместе да верная лира — чего мне желать? …Тебя я не сравнивал с пышным цветком себя не считал я твоим соловьем. Без выспренних слов понимая друг друга, в неспешном раздумье сидим мы вдвоем.