Это правда, но я воздерживаюсь от упоминания, что обычно я не одна. Иногда со мной ходит Мередит, иногда Рашми и Джош. И да, иногда Сент-Клер.

— Точно. Рецензии.

Он выдергивает мой блокнот на пружинах из-под учебника.

— Эй! Отдай!

— Снова для вебсайта?

Дэйв пролистывает страницы, пока я пытаюсь вырвать блокнот. Я не делаю заметок при просмотре, а откладываю на время. Но мне нравится кратко записывать первые впечатления.

— Кому говорю, отдай.

— И, кстати, зачем так заморачиваться? Почему ты не ходишь в кино ради веселья, как нормальный человек?

— Мне весело. И я уже говорила, это хорошая практика. Дома я не могу посмотреть классику на большом экране, как здесь.

Не говоря уже о том, что я не могу посмотреть её в такой великолепной тишине. В Париже никто не говорит во время кино. Да помогут небеса человеку, что проносит в зал хрустящие чипсы или мятый целлофан.

— А зачем тебе практика? Писать о кино ведь несложно.

— Да? Хотела бы я увидеть, как ты напишешь рецензию объёмом шестьсот слов на какой-нибудь фильм. «Мне понравилось. Фильм клёвый. Были взрывы».

Снова вцепляюсь в блокнот, но Дэйв поднимает его выше головы.

Он смеётся.

— Пять звёзд за взрывы.

— О-т-д-а-й т-е-т-р-а-д-ь!

На нас падает тень. Мадам Гиллотайн возвышается над нами, ожидая продолжения. Остальная часть класса тоже пялится на нас. Дэйв отпускает блокнот, и я сажусь на место.

— Гм... тре бьен, Давид, — говорю я.

— Как ви закончить милую беседу, поз’алуйста, воc’враcайтесь к заданию. — Она сощуривает глаза. — И ду страниц’ о ву фамий о франсе пур ланди мата.

Мы робко киваем, и каблучки цокают обратно.

— До ланди мата? Какого черта это означает? — шикаю я на Дэйва.

Мадам Гиллотайн отвечает, не останавливаясь:

— Утро понедельника, мадемуазель Олифант.

С грохотом опускаю поднос на стол. Чечевичный суп расплёскивается на один край, а слива убегает с тарелки. Сент-Клер ловит «беглянку».

— Какая муха тебя укусила? — интересуется он.

— Французский язык.

— Всё плохо?

— Всё плохо.

Он возвращает сливу обратно на мой поднос и улыбается.

— Ты прорвёшься.

— Легко тебе говорить, месье билингвист.

Его улыбка угасает.

— Прости. Ты права, это нечестно. Я иногда забываю.

Зло размешиваю суп.

— Профессор Гиллет всегда выставляет меня дурой. А я не дура.

— Конечно, нет. Безумие ожидать сразу беглого языка. Нужно время, чтобы что-то выучить, особенно язык.

— Я так устала выходить туда… — указываю на окна, — … и чувствовать себя беспомощной.

Сент-Клер удивлён моим заявлением.

— Ты не беспомощна. Ты выходишь каждый вечер, часто одна. Уже нет тех стенаний как вначале. Не будь так строга к себе.

— Гм.

— Эй! — тут же одёргивает он. — Помнишь то, что говорила профессор Коул, когда рассказывала о нехватке переводной литераторы в Америке? Она объяснила, что важно знакомиться с другими культурами, иными ситуациями. И именно это ты и делаешь. Ты выходишь на улицу и проверяешь брод. Ты должна гордиться собой. Наплюй на уроки французского, как сквозь дёрн прорываешься.

Я выдавливаю из себя улыбку на его англицизм. Упоминая о переводе.

— Да, но профессор Коул говорила о книгах, а не действительности. Есть большая разница.

— Разве? А как же кинематограф? Неужели ты не считаешь кино отражением жизни? Или это говорил другой известный кинокритик?

— Молчи. Это другое.

Сент-Клер смеётся, зная, что поймал меня.

— Думаешь? Ты должна меньше волноваться о французском и больше...

Он замолкает, переключив внимание на что-то позади меня. На его лице растёт отвращение.

Поворачиваюсь и вижу, что Дэйв стоит на коленях на полу кафетерия. Его голова склонена, он протягивает мне маленькую тарелочку.

— Позволь подарить тебе этот эклер в знак моих искреннейших извинений.

Моё лицо начинает гореть.

— Что ты делаешь?

Дэйв поднимает взгляд и усмехается.

— Прости за дополнительную домашку. Это я виноват.

Теряю дар речи. Когда я не принимаю десерт, он поднимается и ставит его передо мной с элегантным размахом. Весь кафетерий смотрит на нас. Дэйв выдвигает стул из-за стола позади нас и втискивается между мной и Сент-Клером.