– Вадимиром корягу звать. человек он. Охотник.

– И что же ты: раз поглядела и втрескалась по самую маковку?
– Съехидничал Леший.

– Не раз. Я долго к нему присматривалась. Хороший он, - села на землю. Что ноги зря протирать? Разговор скорее всего затянется.

– Лучше Князюшки?
– Не унимался грибок.

– Даже не сравнивай!
– Ощерилась я.
– Что я хорошего от Князя видела? Зуботычины сплошные и подзатыльники, а Вадька, он... он подарки мне носит, по хозяйству помогает и ласки не чурается!

– От врет и краснеет! Вацлав тебя и пальцем тронул!

Ага, зачем ему руки, когда словами больнее ранить можно? И помню я все про воспитание. Никогда этих слов не забуду! От них сразу сердце пеплом осыпалось. разве можно так с живыми людьми поступать?

– Ну, все выспросил или еще пытать будешь?

– Да что с тобой разговаривать? К киморы и то у нее будут!
– Плюнул Хозяин Леса.
– Приходи завтра поутру. сюда же приходи. Тут и тропинка будет. За день не доедешь, уж больно много верст мотать надо, а тат слаб я, но денька за два доберешься, коли ворон считать не будешь. И с дороги не сходи! Как увидишь ручеек посередь тропы, так на ночь останавливайся прямо на дороге. Чужой не пройдет, зверь не тронет. И...
– Леший вздохнул.
– Уж не знаю кого о милости просить, но надейся, что все обойдется. Кровь оно завсегда плохо...

И я не знаю.

А просить не буду.

Сами разберемся. Не будет же Вацлав с ненавистью в собственном доме мириться, с иного я ему предложить не могу.

Леший исчез. Я разворошила костер, прикрыла тлеющие угли дерном и поспешила домой. Вроде и говорили всего ничего, а стемнеть успело.

***

Я встала с первыми петухами. Проверила поклажу, отнесла ее в телегу, перекусила наскоро холодненьким и начала собираться. Развела настойку жгученника в тазу, половину сразу с бутыль темного стекла перелила, рядом положила тряпицу и разделась. Запах следовало уничтожить. Не думаю, что насквозь Вадимиром пропахла, но повод для помешательства давать Вацлавау не хотелось. Мне жить хочется. Особенно теперь.

Я поневоле улыбнулась. Вадька обещал проводить до ворот деревеньки. Тяжело, но лучше так расстаться, чем без вовсе прощания. Так и вижу...

Тряпица заскользила по телу. Лучше бы это не тряпица была, а Вадькины руки... Они у него большие. Пальцы широкие. Я вздохнула. Ой, это же не я! Распахнула глаза и уставилась на непрошеного гостя.

– Янэшка...
– простонал охотник и шагнул ко мне. Заорать бы, прикрыться, выгнать, а я только тряпку судорожно сжала и смотрю на мужчину. Жду.
– Янэ...
– он вздохнул. Шумно.
– Что же ты со мной делаешь...

– Что же?
– Свой голос не узнала. Высокий. Ломкий, будто солома прошлогодняя.

– Ты меня без ножа режешь. Прикройся, будь ласкова, - не глядя на меня попросил Вадимир.

– А если нет?
– Вздернула подбородок. Ой, и бесстыжая я! Откуда взялось только. Или это к всех баб к сроку просыпается?

Промолчал. Подошел мягко, волосы тронул, поднес прядь к носу и вдохнул с упоением. Спину ласково погладил. на бедре задержался. Одним пальчиком только круг обвел, а следом за рубашкой моей потянулся. Грубая ткань коснулась кожи. Вадимир сам завязал верхние тесемки и затянул потуже. Следом я сама справилась.

– Не время еще, Янэшка. Вот разведешься, клянусь не обижу!
– Пообещал охотник.

Прав он, да только я хочу быть не правой. Оттого руки не слушаются. Трясутся. Вяжут банты из завязок плохонькие. Вдох-выдох. Терпеть. И ждать. Недолго осталось.

Я торопливо натянула сарафан, обула ботиночки легкие, шаль пуховую прихватила и к выходу направилась.

– За хозяйством присматривай, - я улыбнулась и села в телегу.

Он кивнул. Устроился рядом и тронул поводья.

– Н-но!
– Цокнул языком отправляя коня в путь-дорогу.

За воротами Спотыкачек мы расстались. Долго друг на друга смотрели, да сказать ничего не сказали. Все обсудили же, зачем по три раза одно и тоже перетирать? Но всё равно тяжело было. Из груди словно сердце вынули, а внутрь каменюку тяжелую воткнули. Только ехать надо. За свое счастье бороться. Я и поехала.

Дорога у давешнего костра начиналась. Не обманул Леший, постарался, сделал широкой и не ухабистой. Мерно вышагивал коник, пичужки щебетали, ветер приносил знакомые запахи летнего леса. Под вечер я сомлела немного, едва до ручья дотянула, где Хозяин наказал на ночлег остановиться. И снова не обманул он - спокойно ночь прошла, а с солнышком я на телегу и в путь. К концу дня деревья поредели, мелькали знакомые полянки с травами ли, с малиной и ежевикой. А к закату тропа колдовская кончилась и выехала я прямиком к дороге на Сосновый Бор и порадовалась, что заезжать в село не надо. Уж больно не хотелось с прошлым встречаться. Не готова я еще старым знакомым в глаза смотреть, да разговоры разговаривать. Свернула в лес, к нашей с Агнешкой избе. Понукала усталую животину, чтобы пошевеливался. Скоро уже...

– Агнешка!
– Закричала я со двора. С телеги спрыгнула и к дому помчалась. Вокруг все знакомое-знакомое, ничуть чужим за четыре лета не стало. Дрын до сих пор к крыльцу прислонен, лавка трехногая под окошком, стоит, не упала, как ни пророчили.
– Агнешка!
– Взлетела по ступенькам.
– Ты дома?

И попала в родные руки. Холоднющие до ужаса, пахнущие хлебом, травами и квасом.

– Янэ! Явилась!
– Меня расцеловали.

– А куда бы я делась?
– Усмехнулась и расцеловала тетку в ответ.
– Накормишь?