"Будет растяжение", - как-то промежду прочим, буднично подумалось мне.

Но это все ерунда.

– Я умру... наконец-то... насовсем...
– прошептал я и чуть не заплакал от счастья и неописуемого облегчения.

Мир, кружащийся в вальсе, утомлял. У меня больше не было сил удерживать потяжелевшие веки. Глаза закрылись... и все исчезло.

***

Скрестив ноги, заложив руки за голову, я бездумно смотрел в потолок. Взгляд, изредка отрываемый от него, свободно скользил по комнате, ни на чем не задерживаясь.

...по совершенно незнакомой мне комнате.

Я очнулся несколько минут назад, не помня, кто я и где нахожусь. И если первый вопрос разрешился довольно-таки быстро, то второй все еще меня тяготил.

Ладная деревянная кровать, на столике рядом - свежий букет фиалок, напротив - обыкновенный скупой комод с тремя выдвижными ящичками и зеркало в витой бронзовой оправе. Окно - огромное, в полстены - распахнуто настежь. Занавески из плотной ткани словно бы укоризненно покачиваются на широких петлях в такт ветру, а лунный свет сбегает по спинке старого кресла и падает на ковер косыми лучами.

Я мог поклясться, что не был здесь прежде, и совершенно не представлял, как оказался теперь. Это не давало мне покоя: пытливый ум тщетно старался осмыслить происходящее. Мысль прокручивалась в голове с сухим шестереночным шелестом - и каждый раз останавливалась, упираясь в тупик.

Комната, небольшая. Обставленная скупо, но со вкусом и непозволительной для гостиниц расточительностью. Милых сердцу хозяина комнаты вещиц - красивых, но бесполезных - нет совсем; поверхность комода пуста. На съемную непохожа, на жилую - тоже. Я бы сказал, что это гостевая комнатка в доме купца или богатого ремесленника.

Между проворачивающимися шестеренками вновь попал сор - железная стружка. Зло лязгнув, они остановились. Мысль уперлась в тупик.

Купец, ремесленник... замечательно! Но это ни коим образом не приближает к разгадке!

Память сопровождала меня аккурат до момента отъезда в южную столицу республики, а после - позорно капитулировала. Ни одного воспоминания о последних часах и днях, ни одной зацепки, ни единого ключика к пониманию происходящего. Только уже успевшая набить оскомину комната, окно, выходящее на освещенную фонарями улицу, темнота провалов окон напротив... и дверь.

Обычная, в сущности, дверь; цвет древесины не разобрать. Но она раз за разом притягивала блуждающий по комнате взгляд, и в какой-то момент я уже просто не смог думать ни о чем другом.

Я поерзал. Повернулся. Перекатился на другой бок. Вытянулся на спине. "Дурная голова..." - сам себе вспомнил я, надеясь хоть так урезонить беспокойное любопытство, но - тщетно.

Нет уж! Я упрямо скрестил руки на груди, как бы показывая всем своим видом, что не собираюсь вестись на поводу у глупых желаний.

– Это глупо, - сказал я вслух, когда уже готов был плюнуть на все и броситься к двери.

Получалось по-прежнему плохо.

– Глупо!
– терпеливо повторил я, стараясь отвлечь себя рассуждениями.
– Что толку выходить из комнаты ночью? Стены и картины - плохие собеседники. Просто посмотреть дом? А смысл?.. Только если соберусь уйти... но откуда, зачем? И кто тогда объяснит мне...

Тут я замолчал, смущенный внезапно пришедшей мыслью.

А хочу ли я знать ответ?

Я заерзал уже нервно. Комната, вытканная в полумраке лунными бликами, вдруг стала неуютной, кровать - жесткой и неудобной, а дверь - зловещей. И когда она с надсадным скрипом открылась вовне, обнажив темный зев коридора, я резко подался назад, вжавшись к кровати.

Оцепенение спало почти сразу: я увидел того, кто решил нанести мне столь поздний визит.

Снежно-белые волосы рассыпались по плечам, алебастровая кожа в холодном лунном свете казалась мертвенно-бледной, а аметистовые глаза насмешливо поблескивали. Скудное освещение резко, почти с геометрической четкостью линий обозначило и без того острые скулы, угольно-черные брови и хищный разрез ноздрей.

– Значит, мне не показалось. Я действительно слышал ваш голос.

Скрипнули половицы под мягкими вкрадчивыми шагами, тихонько вздохнуло кресло.

Я молчал, стараясь не выдать напряжение ни позой, ни жестом, ни взглядом. Только пальцы сцепил в замок.

– Что ж, я вас слушаю.

Голос - холодный и незнакомый. И глаза - непроницаемые фиалковые зеркала. Будто прорези маски, насмешливой и снисходительной.

– Простите?..

Вопрос, недоумение, непонимание. На этот раз - искреннее.